Корреспондент Сиб.фм побывал в новосибирском крематории «Некрополь» и поговорил с его директором Борисом Якушиным о том, сколько тел сжигается за сутки, какое время может занять ожидание урны с прахом и почему от «ковидных» тел идёт чёрный дым.

В Парке Памяти, через который проходит дорога к новосибирскому крематорию, воздух окутывает насыщенной сладостью только что сорванных цветов и свежескошенной травы. Обычно так пахнет в поле солнечным днём. Парковка около ярко-оранжевого здания «Некрополя» заполнена меньше чем наполовину. Неподалёку, на маленькой травянистой площадке, девушка усаживает на качели радостного малыша. На всей обозримой территории вокруг — глубокая тишина, по которой неожиданно, но плавно разносится мерный гул колокола.

Приторный запах усиливается в коридорах здания, через которые мы идём в холодильное помещение. Гробы в зале плотно замотаны в стретч-плёнку. Сейчас в «Некрополе» тела не обрабатывают формалином — это очень опасно для живых людей, поэтому усопшие могут разлагаться быстрее.

Этот зал вмещает чуть больше 100 гробов, если соблюдать все этические нормы размещения. А если просто перекрыть пол специальной плёнкой и ставить гробы друг на друга, можно вместить около 500 тел. В крематории есть ещё одно холодильное помещение: в нём хранится резервное оборудование, но при необходимости туда можно поместить ещё около 20 тел.

В зале стоит плотный сладковатый запах, который узнаётся легко и сразу. Несмотря на постоянное поддерживание низкой температуры, разложение словно впитывается в стены и воздух помещения. «Этот запах очень едкий, и после того как всё вывезем, надо будет провести тотальную обработку и, по идее, заменить всю вентиляцию», — поясняет Борис Якушин. Немного облегчает ситуацию регулярное использование нанофоггера: дымом с ионами серебра и ароматизаторами обрабатывают не только каждый гроб перед церемонией, но и любое «спорное» тело — то, которое уже начало пахнуть.

«Одно тело способно отравить весь крематорий», — подчёркивает Якушин.

Сейчас в крематорий Новосибирска ежедневно прибывает 40-50 тел, при этом средняя доступная мощность его работы — 30 тел. Заявки на кремацию приходят не только от местных жителей: тела постоянно прибывают из Томска, Омска, Красноярска, Иркутска и Казахстана. «Поэтому у нас так и вырос объём: мы не отказываем никому ни в хранении, ни в кремации. В последнее время из-за большой очереди стали говорить нет Красноярску — так они обижаются, пишут в УФАС. Если мы совсем начнём отказываться, а морги и так уже забиты, представьте, какая ситуация в городе сложится», — делится директор «Некрополя».

Для «подстраховки» есть договорённости с барнаульским крематорием, а осенью обещают запустить крематорий в Томске.

Вопрос о дополнительном оборудовании пока в подвешенном состоянии. «Ещё одна кремационная печь обойдётся минимум в 40 миллионов рублей, и надо понимать, насколько это оправдано», — говорит Якушин.

Сейчас кремации ожидают примерно 60 тел, не учитывая тех, которые привезут в течение дня.

«Для нас это нонсенс, в моей практике такого количества не было никогда. Мы просто не готовы ни физически, ни технически: сейчас нет людей, чтобы организовать несколько смен. Мощности печей тоже недостаточно для такого количества», — рассказывает Борис Якушин.

Сейчас одна печь крематория сжигает 20 тел в день, а вторая, которую недавно отремонтировали, — только 10.

Как говорит Якушин, сейчас идёт активная подготовка к осенне-зимнему сезону: в ноябре учреждение будет готово кремировать в 2 раза больше тел — 60 в сутки.

По словам директора «Некрополя», такой интенсивный режим набирает обороты с июня. В обычное время в крематорий поступает около 20 тел, поэтому прах выдаётся на следующей день. В период третьей волны темп замедлился примерно в 4 раза — теперь урны с прахом выдаются только через 4 дня.

Работа замедляется ещё и из-за запретов на кремацию, которых в последнее стало очень много. Как пояснил Борис Якушин, такое происходит, когда родственники подозревают, что кто-то из близких поспособствовал смерти умершего. Тогда тело могут несколько раз увозить на следственную экспертизу.

«Люди не то что жалуются, они просто очень переживают: кто-то прилетел из другого города на похороны, обратные билеты уже куплены, а получить урну с прахом они не могут.

Главное во всей этой ситуации — успокоиться, мы в любом случае свою работу выполним и урну с прахом выдадим», — заверяет Борис Якушин.

Например, близким из других городов или стран урну можно отправить авиасообщением. Сейчас это отработанная схема — новосибирский крематорий таким образом рассылает 50-70 урн в неделю.

Изначально некоторые процедуры действительно пытались сократить, но быстро вернулись к обычным таймингам. На церемонию прощания отводится в среднем 40 минут, сама кремация занимает примерно полтора часа. Подготовка усопшего обычно требует от 15 до 30 минут, но иногда может не хватить и 12 часов — зависит от состояния тела.

При этом кремация умерших от COVID-19 ничем не отличается от сожжения тела человека, скончавшегося по другим причинам. «Вирус есть вирус, в мёртвом теле он долго не живёт. Это для патологоанатома и санитара отличия есть: они могут вскрывать тело только через определённое время. А вот поступая к нам, оно опасности уже не представляет. Честно говоря, нам туберкулёз и прочие инфекции больше риска несут», — говорит Якушин.

При этом директор «Некрополя» поделился любопытной особенностью, которую заметили его коллеги из Нижнего Новгорода: при сожжении умерших от ковида регулярно идёт дым чёрного цвета. «Видимо, при лечении происходит интоксикация организма, и поэтому тело отдаёт чёрный дым», — рассказал он.

Как считает директор новосибирского крематория, больше всего ковид повлиял на эмоциональную часть захоронения.

«Похороны должны быть более эмоциональными, потому что сейчас мы превратились в завод. Суть нашей работы — не просто кремировать людей, а провести достойную церемонию прощания.

У людей ведь главный вопрос, даже если просто в поисковике ввести: «Как вести себя на похоронах». Вообще культура похорон сейчас формируется заново, и люди сами приходят с мыслями и ритуалами», — рассказывает он.

Вакцинация сотрудников в новосибирском крематории — дело добровольное. «Коллега как-то пошутил: «У нас тут все с антителами», — легко улыбается Борис Якушин. — Часть сотрудников крематория поставили вакцину, часть уже переболели. «Я сам в прошлом году сомневался и не очень хотел, но посмотрев на вторую волну осенью, когда стали заболевать и мои близкие, всё-таки сделал прививку. Я не боюсь мёртвых тел, опасности больше от живых людей».

Мы медленно проходим мимо длинных стеллажей, плотно заставленных урнами. Но к очередям на кремацию они не имеют никакого отношения — это прах, размещённый на временное хранение. «Каждую зиму весь крематорий в таких стеллажах, это в любой год так», — говорит Якушин.

Вдоль противоположной стены — закрытые стеклом полки с личными вещами умерших. Их приносят сюда те, кто навещает своих близких, но не может держать такие тяжёлые напоминания рядом.

«К умершему я отношусь как к некой оболочке, в которой когда-то что-то присутствовало. Поэтому если нужно произвести какую-то манипуляцию с телом, я всегда мысленно извиняюсь. Да, я верю в душу и мне кажется в том числе поэтому умершие меня воспринимают нормально — у нас обоюдное уважение. Я на «вы» со смертью и всеми людьми, которые здесь», — делится директор «Некрополя».

Мы выходим на крыльцо крематория, всё ещё утопленное в ярком солнце. От деревьев неподалёку доносится лёгкий перезвон музыки ветра, сплетающийся с порывами жаркого воздуха. Тяжёлая деревянная дверь позади мягко закрывается.