«Думают, как бы направить заключённых на Северный полюс»: член ОНК – о том, как изменить ситуацию в российских тюрьмах

Член ОНК Любовь Волкова рассказала NEWS.ru, что мешает общественному контролю за колониями и почему пытки удаётся скрывать.

После публикации проектом Gulagu.net видеосъёмок истязаний людей в тюремной больнице Саратова члены Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) обратились в Конституционный суд. Они обжаловали нормы закона, запрещающие им обсуждать с заключёнными всё, что не касается условий содержания непосредственно в колониях и СИЗО. Поправки были приняты в 2018 году. Член ОНК Любовь Волкова рассказала NEWS.ru, какие препятствия существуют на пути общественного контроля и как изменить ситуацию в российских тюрьмах.

— В ОНК решили пойти ва-банк и послать на экспертизу текст устава, чтобы оспорить ряд положений в КС?

— У нас партизанское сопротивление. Выиграем или нет, нельзя не сопротивляться. Не хочется быть в роли жертвы... И гражданское общество не должно смиряться, мало ли какие над нами силы.

Мы в этом году принимали заявления членов Ассоциации независимых наблюдателей мест принудительного содержания под названием «Нет железному занавесу над тюрьмами». Уже при обсуждении этого заявления люди высказывались, что «ОНК умерла», «общественный контроль умер». Конечно, это не так. Сопротивляются этому даже бывшие члены ОНК. Теплицкая, Еникеев подали в суд на то, что им не давали разговаривать о пытках. И мы сопротивляемся, действующие члены ОНК, мы с Каляпиным из правозащитников остались. Мы действуем каждый по своей линии.

— Расскажите про процедуру, что будет сейчас происходить? Какие положения позволяют, по вашему мнению, вычистить неугодных из ОНК?

— В апреле 2021 года Общественная палата внесла изменения... Они ввели те положения, которые и раньше были. Но они их усилили размытостью. И теперь эти три положения, которые нас беспокоят, они настолько размыты, что их как угодно можно повернуть. Вот Марина Литвинович (Совет Общественной палаты России исключил из ОНК Москвы Марину Литвинович за нарушения этического кодекса. — NEWS.ru), она рассказала, что Любовь Соболь допрашивали ночью, забрав обувь. Она суть дела не рассказывала, она рассказывала об условиях, в которых вели допрос. И только это стало причиной по кодексу этики. Потому что по кодексу этики и по законодательству нам нельзя вмешиваться в следствие. Но если мы говорим о допросе, который проводился ночью и много часов или, если там додумаются, при свете лампы, то это что — значит, мы вмешиваемся в следствие? Нет. Но они это поворачивают так.

Второй момент. Когда стала идти информация, что Шестуна сильно прессуют. И одна активистка обратилась в ОНК с просьбой посетить, он сказал ей: «Начихал я на ваши хотелки». Я это «привела» в Facebook и сказала, что там ОНК никогда не работала. Но я как член ОНК не имею права давать оценку действиям других ОНК и их членам... То есть я по Конституции имею право высказывать своё мнение, но я не могу этого делать, мне отшибли полностью руки. Это второй момент.

И вот эта оценка действий сейчас [важна], когда эти видео [пыток заключённых] вскрылись, появились новые пыточные зоны, о которых раньше молчали... Теперь мы даже не можем сказать слова плохого в адрес некоторых ОНК. Вы (журналисты. — NEWS.ru) можете, но вы не знаете, что там происходит. А мы-то знаем, но сказать не можем.

И ещё третий момент. Он очень опасный. Если мы посетили [исправительное учреждение], то мы должны составлять акт в прокуратуру и т. д. И прокуратура может предать гласности, и у нас каким-то образом утечка может произойти, или сами мы можем в Facebook, в соцcетях рассказать, что мы видели. Но если при этом мы заранее не взяли письменное разрешение у заключённого, то нас сразу вычислят. Представляете, мы ходим по камерам и просим письменное разрешение?

Вот один раз у меня случай был. Одному товарищу, который много раз сидел, выбили все зубы, и он не может есть. Попросил протёртую пищу — не дают. Я говорю — напишите мне, что вы разрешаете [об этом сообщить]. А он заключённый «тёртый», у них свой кодекс этики, и он говорит: «Я никогда ничего не подписываю вообще». И я об этом случае уже ничего не могу сказать. И таких людей много, у них свои понятия.

Мы хотим оспорить эти три положения.

— Появились эти видеоархивы Осечкина. Возможно ли после этого, что лед тронется, составы ОНК поменяются, например, с кодексом этики пойдут навстречу?

— Сколько они получали этих ударов, и им всё сходило с рук. В этот раз зашевелились, чтобы показать, что следствие идёт. Но что там конкретного [из результатов] по Саратову, Иркутску? Вот после гибели Магнитского, это был шум. Это был 2009 год, другая ситуация в стране. Прибежали и поломали все камеры, в которых он сидел, хорошо, что мы раньше там были и описали их. Сейчас там ремонт сделали. Тем не менее никто не понёс наказания абсолютно, даже в то время. А на что вы сейчас рассчитываете?

— Есть ли документы, законопроекты по реформе, по изменениям системы ФСИН?

— Обсуждения, круглые столы идут постоянно. Самое главное изменение, которое должно предотвратить пытки, — это изменение барачного типа наших колоний. Мы были во всех тюрьмах Европы, и нигде этих бараков не было, и когда в одной камере по 40–60 человек. Мы возили сотрудников и руководство колоний в Англию и показывали им, как нужно по-человечески относиться к людям. Там сидят по двое-трое в камерах. И там нет группового сексуального маньячества. Об этом никто не говорит, что надо перестраивать наши колонии.

— А эти архивы Gulagu.net изменят что- то?

— Это не первый скандал в Ярославской колонии, в Иркутске был... Посадили кого-то. Что-то изменилось? В системе ничего не изменилось... Они думают, как бы их (заключённых. — NEWS.ru) направить на труды на Северный полюс.

У нас был и остаётся один очень хороший рычаг. Россия каждые пять лет отчитывается перед Комитетом против пыток ООН, в Женеве. Там официальный доклад представляют все силовые ведомства, которые «держат» места принудительного содержания. А мы, правозащитники, всегда делали альтернативный доклад. И мы уточняли, что это не так и это не так... Таким образом однажды добились введения общественного контроля.

Закон об общественном контроле «висел» 10 лет. Пока мы в Комитете против пыток ООН в ответ на слова официальной [российской] делегации о том, что в России принят закон об общественном контроле, не сказали, что да, он в третьем чтении принят, но до сих пор не введён. А между ООН и правительством существует переписка. Было направлено замечание по докладу и с рекомендациями. И тогда был Медведев, и он подписал.

Сейчас мы рассчитываем, что Россия будет ещё раз будет отчитываться перед Комитетом против пыток. Это будет через два года. Каждая страна отчитывается раз в пять лет.

— Когда ожидать результатов экспертизы и подачи обращения в Конституционный суд?

— Три недели у нас попросили на разработку. И после этого мы будем действовать. У нас же есть ассоциация из независимых наблюдателей, которая состоит в основном из бывших членов ОНК, но они также живут этими проблемами и знают, что происходит в регионах, пытаются что-то изменить.