На второй фестиваль польского кино в Новосибирске приехал специальный гость — кинорежиссёр Кшиштоф Занусси. Пан Кшиштоф в свои 72 года не только ведёт удивительно насыщенную жизнь, но и продолжает снимать фильмы: последний находится на стадии озвучивания, а режиссёр говорит уже об осенних съёмках новой картины. В его доме бывают до тысячи человек в год. Пан Кшиштоф рассказал корреспонденту Сиб.фм о своей любви к людям и жизни, о влиянии церкви на искусство, о Pussy Riot, конечно же, о кино, и пригласил в гости в свой варшавский дом.
На пресс-конференции вы рекомендовали фильмы: «Вот это хороший фильм, и вот этот тоже хороший». А что для вас «хорошее» кино?
Хороший фильм, или роман, или спектакль — это тот, после которого я выхожу, став лучше, чем был, когда вошёл. Если я как человек сделал маленький шаг даже не вперёд, а вверх, значит, картина мне помогла. Это и есть задача искусства — оживить человека, помочь ему не пасть духом. Как говорили в средние века — Surusum corda!
А современное искусство справляется с этой задачей?
Очень часто в современном искусстве мы выражаем тоску по добру в себе, показывая зло. Или недостаток добра. А ведь признание того, что зло — это норма, уничтожает человека. Постмодернизм нам говорит, что зла нет, что это иллюзия, и что всё зависит от точки зрения: если я у вас украл — это хорошо, а если вы у меня — это зло. Это животный уровень, от которого человечество уже отошло, но есть люди, которые хотят к этому вернуться.
А как это выражается в искусстве?
Люди, создающие произведение искусства, просто констатируют факт — объявляют нам о чём-то и ставят точку. И в их произведении нет личного отношения, поэтому зритель не имеет посыла задуматься, что можно сделать. Ведь можно поднять крик, можно переживать отчаяние — но это уже будет реакция. А если человек абсолютно спокойно принимает то, что вокруг происходит зло, тогда это уже искусство, которое не возвышает, а уничтожает.
И всё же это — тоже искусство?
В 2009 году президент Украины наградил Кшиштофа Занусси орденом Ярослава Мудрого
Знаете, вещи можно называть по-разному. Можно сказать: это — не поэзия, а графомания. А можно сказать: это — графоманская поэзия.
Изменились ли люди, их моральные принципы за то время, пока вы живёте и снимаете?
Принципы неизменны — десять заповедей остались прежними. Изменились условия. Коммунизм помогал людям быть злыми: сосед мог донести на соседа или навредить кому-то несимпатичному на работе. Все словно приглашались к аморальному поведению. Сегодня в условиях свободного рынка такими методами скорее ты навредишь себе, чем победишь другого. И люди стали не такие хитрые, они меньше крадут.
Если раньше люди крали туалетную бумагу в туалетах, то сейчас этого уже нет, потому что её хватит всем и она не так дорого стоит.
Но это не люди стали лучше — это бумага стала дешевле. Современная жизнь просто не так располагает к злу, как раньше.
Мы стали свободнее, но некоторые всё ещё считают, что свободу нужно ограничивать.
Ограничивать — немного не то слово. Мы ограничиваем свободу детям, потому что если мы дадим им полную свободу действий, они будут играть с огнём и обожгут руки. Поэтому мы говорим: нельзя играть с огнём. Мы не допускаем, чтобы они себе навредили. Так что есть моменты, когда надо ограничивать свободу человека, потому что он может разрушить себя и свое общество. Но с этим нужно быть очень осторожными, потому что это так легко — задавить человека, лишить его внутренней свободы.
А цензура нужна нашему обществу?
В 1557 году был выпущен «Индекс запрещённых книг» (Index liborum prohibitorum) для инквизиционных трибуналов. Этот список был отменен в 1966 году
Тоже очень тонкий момент. Если искусство наносит вред другому человеку, обижает то, что для него свято... Знаете, человек высокой культуры не может этого допустить, потому что он уважает другого человека.
Бывает, что люди злоупотребляют искусством, желая добиться известности при помощи скандала. А этот скандал для кого-то — боль. В таких случаях я бы хотел, чтобы закон меня защищал. Но, конечно, это надо делать разумно, потому что и вокруг этого можно легко устроить истерику.
Я слышал сегодня историю про двух девочек в храме в Москве — это очень спорная ситуация. Я не знаю, каким должно быть наказание за их поступок, но я не удивляюсь, что кто-то хочет их наказать, потому что нельзя входить в храм и мешать верующим — делайте себе скандал в другом месте. А с другой стороны, конечно, богу это довольно безразлично.
Давайте возьмём другой пример. Я только что вернулся из Марокко. Там начался протест молодёжи: они собрались и в день Рамадана сели в парке на главной улице и в течение дня кушали.
Но Марокко — это страна, где религия является законом. Там можно быть мусульманином или иудаистом — и всё.
В 1969 году чешский студент Ян Палах совершил самосожжение, протестуя против оккупации советскими войсками Чехословакии
Нельзя быть христианином — тебе просто не дадут паспорт. Это другая цивилизация, у них другие законы, и у нас, у европейцев, это вызывает очень неприятные чувства, нам кажется, что улица как будто должна быть нейтральной территорией. Но я понимаю и их позицию тоже. К счастью, я могу себя не вмешивать в эти споры, но если бы я жил в Мароккко, этот момент был бы для меня очень труден.
Получается, иногда скандал больше, чем само событие или произведение искусства, вокруг которого он разгорается?
Иногда скандал необходим. Вы помните, как в Чехии человек сгорел заживо — это было выражение протеста. И этот скандал имел огромное значение.
В нашем городе недавно был скандал: власти пытались запретить выставку, в результате привлекли к ней ещё больше внимания.
Выставка — это всегда место, где люди платят за билет, и значит, туда никто случайно не попадает. И в этом смысле запрет для меня странный. Было бы более разумным требовать предупреждения у входа, чтобы люди, которых это может оскорбить, не покупали билеты.
С начала
Ну и, конечно, можно спросить, кто это финансирует. Нужно, чтобы те, кого это оскорбляет, не платили за происходящее, потому что я не хочу, чтобы мои деньги шли против меня. А в остальном не вижу никаких причин для подобных запретов.
Мне сказали, у вас нет мобильного телефона — это правда?
Он есть, но лежит в гостинице. Я им пользуюсь, если нужно вызвать такси, но мне позвонить невозможно. У меня очень интенсивная жизнь. Если бы я отвечал на телефон — моя нервная система бы этого не выдержала, потому что он звонил бы круглосуточно на разных языках. У меня столько связей, столько разных контактов, и все это разные миры: я немного участвую в жизни искусства — это, конечно, главное, но есть ещё немножко дипломатической жизни, участие в жизни церкви, в академических делах.
Это, знаете, даже разные языки — одному можешь сказать: «Пошёл вон!», а другому нужно ответить: «Будьте любезны обратиться с этим вопросом к кому-то другому».
А с интернетом вы дружите?
Нет. Я не против интернета, просто у меня уже следующий уровень свободы. Например, у меня есть шофёр. Конечно, я вожу машину, но я настолько занят, что радуюсь, когда водитель меня везёт, а я могу заняться в путешествии чем-то ещё. Но это не значит, что я против машин.
Вы сказали, что участвуете в делах церкви. Имелся в виду совет при Ватикане?
Да, есть совет, созданный вокруг Папы, который готовит для него некие ориентиры: что происходит в современной культуре по всему миру. В совет входят епископы и несколько светских специалистов по определённым дисциплинам.
Папский совет по культуре начал работать после Второго Ватиканского Собора. Его задача — наладить диалог между церковью и светской культурой
Мы собираем информацию, готовим документы, которыми потом пользуются епископы. Чтобы они имели хотя бы элементарное представление о том, что происходит, потому что, знаете, они тоже живут в своём, совершенно другом мире.
То есть этот совет создан для того, чтобы церковь лучше ориентировалась в мирских делах?
Не просто в жизни — в культуре. Потому что это самое важное! Культура — это цель жизни. Не только культура как искусство, а культура как самая высокая цель, потому что это — развитие самого духа.
Наша православная церковь действует иначе — она активно вмешивается в светскую жизнь, а не изучает её.
Церковь, конечно, имеет право оказывать влияние. Раньше она являлась вдохновителем. Например, искусство иконы — это и есть вдохновение церкви. Но важно и то, что иконы прославляли церковных людей, то есть это было взаимодействие, полезное и для художника, и для церкви, и так всегда должно быть.
Несмотря на солидный возраст, вы производите впечатление абсолютно здорового, сильного человека, которому интересна жизнь. Откуда вы берёте силы?
Бог дал. Моя мама покойная прожила почти сто лет, и она говорила, что недостойно умереть здоровым. Здоровье — как деньги. Не нужно хранить их в банке, нужно ими пользоваться до конца. Поэтому я пробую себя не экономить. Пока у меня есть силы — я их использую.
Кшиштоф Занусси родился 17 июня 1939 года в Варшаве
Вот сейчас я приехал после недели лекций в Москве, которые меня почти убили. А почему? Знаете, кто убивает? Интересные люди! Когда ученики безнадёжны — это не мучает. А там было много интересных людей, и я чувствую себя ответственным за них. Как достучаться? Как помочь, чтобы они дозрели? У меня только шесть дней, я с утра до вечера с ними работаю. Шестьдесят человек, совершенно незнакомых, а мы как будто прожили целую жизнь за неделю. Но это и огромная радость. Если появляются интересные люди — я радуюсь. Я люблю общаться.
Бывают, конечно, моменты, когда я уединяюсь, чтобы подзарядиться, полный всех впечатлений, всех видов людей, которых я встретил. Чтобы потом я мог о них рассказать. Встретить интересного, красивого человека — что может быть интереснее!
Подпишитесь на нас в Telegram
