Андрей Вишневский занялся геологией с пятого класса, а сейчас является научным сотрудником Института геологии и минералогии СО РАН и доцентом кафедры минералогии и петрографии НГУ. Корреспондент Сиб.фм поговорил с ним о современных гранях геологии, встречах с медведями и самых удачных находках.
Расскажите, пожалуйста, подробнее об области ваших интересов.
Занимаюсь магматизмом, магматическими горными породами — когда происходит кристаллизация магмы в недрах Земли. В основном в моих интересах — Западная Монголия, Алтай и Тува. И связанные с магматическими телами основного и ультраосновного состава полезные ископаемые — это месторождение никеля, меди и платиноидов. Конечно, второй Норильск вряд ли найдёшь, но что-то интересное вполне можно. Мы изучаем, какого возраста эти породы, как они образовались, в какой обстановке. Даже, может быть, здесь, где мы сейчас с вами сидим, были вулканические окраины, океанические острова. Чтобы разобраться, как всё было в древности, нужны разнообразные анализы, исследования, которые мы и проводим.
Вообще кто-то может подумать, что геология — это камни, земная кора и добыча полезных ископаемых. Но чем ближе к ней подходишь, тем больше понимаешь, что она гораздо шире: от геоэкологии (поведения химических элементов в искусственных ландшафтах) до моделирования условий состояния вещества в недрах планет — ледяных гигантов. Например, берут два заточенных алмаза, у которых на кончиках есть специальные площадки, и прессом давят друг на друга. Там получается очень-очень маленький участок, где развивается огромное давление, и изучают, что происходит с веществом, помещённым на эту алмазную наковальню. Так что весьма многогранная наука. У нас в институте научные группы занимаются разными направлениями.
В 1991 году геологи опубликовали исследование, согласно которому Земле около 4,5 миллиарда лет
Какими, например?
Задачи абсолютно разные. У нас есть лаборатория, которая занимается современными процессами: в геологии это обычно последние тысячи и десятки тысяч лет. Конечно, от «современности» далеко, поэтому много копают, как археологи. Вскрыть разрез до отложений, соответствующих последнему оледенению (около 10 тысяч лет назад), непросто — это может быть и 1, и 5, и даже 10 метров. Каждый слой должен быть тщательно задокументирован и изучен для проведения региональных сопоставлений. Или, бывает, нужно брать пробы по сетке каждые 10 или 50 метров, но не просто грунта, а того, который поближе к коренным породам, в том числе и по болотам. Но всё же обычно геологи изучают обнажения — выходы так называемых коренных пород на поверхность. Проще говоря — скалы. Иногда они не явно выражены: вроде какая-то щебёночка лежит, травкой поросшая, но на самом деле, если её убрать, можно увидеть, что всё закономерно устроено — есть слои, изменение состава. Это как, допустим, в Хакасии во многих местах: вроде бы идёшь по полю и ничего подозрительного не замечаешь, а потом смотришь космический снимок, а там видно всю геологическую структуру.
Фотография Павла Гаврюшкина
Некоторые геологи отбирают пробы пород, некоторые охотятся за одним единственным минералом или за их ассоциацией — например, так действуют те, кто ищет алмазы. Их обычно забрасывают в якутскую тайгу на вертолёте. Есть запас продуктов, лодка, инструменты, и они должны несколько сотен километров пройти по реке, её притокам — поработать. Сплавляются вниз по течению, берут пробы, промывают их, как и золото, чтобы получить тяжёлый концентрат, потому что многие минералы, встречающиеся вместе с алмазами, тяжелее, чем большинство обычных, распространённых минералов. И, например, находят в этом концентрате несколько зёрен красного граната. Изучают его состав в лаборатории: если он «правильный», значит, рядом может быть потенциально алмазоносное кимберлитовое тело.
То есть экспедиции у нас не как у туристов: мы не идём, чтобы покорить вершину, увидеть горное озеро. Если на этой вершине ничего интересного нет, то туда никто из геологов, скорее всего, не пойдёт, а если есть, то можно и километр в гору забраться без проблем. Конечно, места бывают очень красивыми — с шикарными видами, особенно в горных частях, на предгорьях.
А кто-то из геологов вообще в экспедиции не ездит — занимается экспериментальными работами. Выращивает искусственные кристаллы: алмазы, водорастворимые соединения, новые вещества или ставит эксперименты с высокими давлениями — на различных прессах, в том числе и с алмазными наковальнями, о которых я рассказал.
То есть сейчас в среднем фундаментальная геология — это половина времени за компьютером, треть за микроскопом или другим прибором и чуть-чуть в экспедициях.
За время работы вы уже были в десятках экспедиций?
У меня только в Монголию было восемь выездов, а туда меньше чем на месяц смысла ехать нет, да и визу на месяц дают. Кроме того, я четыре раза работал в Восточном Саяне, на западе Иркутской области. Помню первую свою заброску: было в общем-то не понятно, как всё будет происходить. Нас было трое — все без такого опыта. Мы довольно по-туристическому собрались: у каждого большой рюкзак, перемотанная скотчем коробка консервов, ведро, мешок с инструментом. То есть рюкзаки и что-то относительно небольшое в руках, чтобы можно было с грузом идти по тайге. Приехали на поезде в Нижнеудинск, райцентр в Иркутской области. Там собиралиcь отряды из разных городов и ждали, когда их забросят в тайгу, в среднее течение Уды.
Фотография Александра Наставко
С обеда ждали вертолёта: то откладывается, то кого-то заболевшего из тайги вывозят — подумали, что на следующий день полетим. Уже лёгкие сумерки, да и погода мрачная. Вдруг к нам вышел седовласый высокий пилот и говорит: «Ну что, полетим?» Загрузились в вертолёт: час летим, полтора — чувствую, что уже должны быть где-то рядом. Смотрю — даже вроде бы горки похожи, которые у меня на космоснимке. Кружим, кружим где-то под облаками, по долинам, а потом — бах! — и сели куда-то в болото. Точнее, вертолёт висел, касаясь кочек, потому что не понятно, твёрдо там или нет. Выгрузились, вертолёт улетел и тишина.
Семь часов вечера: звенят тучами комары, капает дождь, мы не известно где, мой товарищ Павел чуть на змею не наступил в первые же пять минут.
Подумал, что, наверное, сгинем там. А потом освоились потихонечку: привязались по GPS, достали карту — оказалось, что высадились совсем не там, где планировали, а в шести километрах от края тела, которое должны были изучать. То есть весьма далеко по таёжным меркам. Нашли более или менее сухое место и поставили палатку, где две недели жили. Каждый день ходили по шесть километров в одну сторону. Первые дни трудно было, потом привыкли. А на следующий год, уже зная, где есть охотничий домик, перенесли все вещи туда сразу — работать было гораздо удобнее.
Фотография Андрея Вишневского
Алмаз — самый твёрдый минерал по шкале Мооса, тальк — самый мягкий
Мы и третий раз довольно по-туристически были собраны. Нас выгрузили за одну минуту, а восемь москвичей перебрасывали на другое место. У них сколоченные деревянные нары были, палатки брезентовые, печки тяжеленные — много вещей, в общем. Загружались они минут 15, а потом вертолёт не смог набрать высоту: подвалил задним ходом, снова сел, и нескольким людям пришлось пешком пойти в новый лагерь, благо там было всего несколько часов хода.
Нужно быть рискованными геологами, чтобы так высадиться в тайге?
Рискованные геологи — это те, кто совершает одиночные походы по Камчатке. Хотя так, конечно, нельзя делать. А вообще аккуратнее обычно себя ведёшь в таких экспедициях, больше думаешь головой что ли. Когда знаешь, что до ближайшей автомобильной дороги, откуда можно выехать, идти три дня. В тайге вроде бы никого нет, а когда кого-то встречаешь, то невольно напрягаешься. Один раз вышел на охотников, причём совершенно неожиданно.
Не сказал бы, что это приятная встреча была. Идёшь себе, идёшь, птички поют, тут раз — бородатые люди с ружьями выходят. Ну и медведей там тоже много ходило.
Нос к носу, как говорится, я с ними не сталкивался, но близко. Бывало, что идёшь по хребту, камень об камень ударяется и получается громкий звук. И недалеко в кустах слышишь, как медведь по склону покатился — как камнепад. А было на медведя прям вышли: шли по болотистой местности, по гривке, увидели коренное обнажение — довольно большую скалу. Решили отбить образец. Начали молотком стучать и поняли по звукам, что там кто-то очень недоволен. Поняли кто и забежали на вершину, по пути пальцами надрав веток, разожгли небольшой костёр и ждали, покрикивая, пока медведь уйдёт. Он походил под скалой, веток наломал, а потом в болото ушёл, в бок. Хорошо, что направился не в ту сторону, где наша палатка стояла. Пришли уже затемно в тот день, но помню: несмотря ни на что, запекли пойманного хариуса.
То есть для отпугивания медведей у вас был только звук от ударов инструментов?
На самом деле туда, где очень много медведей, часто берут с собой фальшфейер — магниевую шашку, которая горит ярким пламенем. У нас их с собой не было, потому что не особо-то и медвежьи места, а в 2006 году я работал в Кемеровской области, где было много медведей. Но ничего не пригождалось: медведи редко на рожон лезут. Только если голодный по весне, раненый, или ты его напугал, или зимой разбудил. Мама с медвежатами обычно нервничает. А в остальных случаях они не нападают. Только вот металлический звук от молотков не любят и когда кричат. Поэтому часто достаточно помахать руками, покричать, и медведь уйдёт.
В 2005 году был случай у нашего рабочего, который занимался проходкой шурфов — ямы копал, проще говоря. Так его медведь, скажем так, пытался приготовить вкусно: они любят тухлятину, поэтому решил закопать человека в двухметровой яме. Начал закидывать рабочего ветками, брёвнами, землей, камнями — всем, что рядом лежало. Тот выставил перед собой лопату, чтобы можно было потом как-то откопаться, два часа ждал, пока медведь уйдёт. Откопался и вылез. С тех пор всегда, прежде чем залазить в яму, разводит рядом костёр. Вот такие истории бывают.
Но самые неприятные для геологов животные — это, наверное, бобры. Где-то на уровне клещей. Кто из них хуже, я даже не знаю.
Почему бобры — враги геологов?
Потому что бобры строят плотины. Плотины — это поднимающаяся речка, вода, болото. Русла рек часто — самые оптимальные для передвижения: по тайге трудно передвигаться, а по берегам рек более или менее спокойно можно пройти и найти какие-то коренные обнажения. А если на пути плотина, то там воды минимум по пояс, а то и по ноздри, болото со всех сторон, комары, обнажения затоплены, а по бокам ещё и деревья навалены. Так что пройти тяжело. Иногда километрами такие запруды тянутся.
Фотография Андрея Вишневского
48 хромосом у вида бобр обыкновенный. У канадского бобра — 40
Это таёжная история, а в Монголии контактируете с местным населением и их культурой?
В последнее время стандартное монгольское стойбище выглядит так: несколько юрт, покрытых парусиной, Land Cruiser, пара привязанных рядом коней, на крыше — панели солнечных батарей, спутниковые тарелки. И бильярдные столы — одно из любимых развлечений монголов. Вот такая картина снаружи. Внутри — плазменный телевизор, есть интернет у тех, кому это интересно (большинству не особо интересно). В общем, у них всё есть — у многих деревенских доход заметно больше, чем у городских.
Сейчас практически в любом селе можно купить всё что угодно, начиная от корейского пива и заканчивая булочками (!) и колбасой. Ещё 10 лет назад это было абсолютно нереально. Сотовая связь появляется в самых неожиданных местах — в диких горах, на вершинах. Это даже немного расстраивает, честно говоря, потому что хочется иногда уехать куда-то, чтобы совсем затеряться в горах, а уже всё — цивилизация подбирается.
В Москве в июне 2017 года в ходе реставрации павильона «Геология» на ВДНХ обнаружили коллекцию минералов, считавшихся утраченными, среди них оказался кристалл горного хрусталя весом 150 кг
Ещё лет 10 назад увидеть белого человека для них — это большое событие. Хотя сейчас тоже бывает такое. Они очень дружелюбные — могут подъехать на лошади или мотоцикле и сидеть час или два и просто смотреть, как мы ставим лагерь. Мы знаем около 100 слов по-монгольски, поэтому для объяснения хватает. Угощаем чаем или они приглашают к себе в юрту, но сейчас это уже реже случается. Монголы часто угощают твёрдым сыром, пенками, снятыми с молока, зелёным плиточным чаем с молоком и солью.
Как вы считаете, какая находка была самой удачной в ваших экспедициях?
Наверное, самая удачная находка была в 2010 году. Мы поставили лагерь и с двумя товарищами пошли в маршрут вверх по течению речки. Нашли интересующие нас породы и продолжили поиск коренных источников — откуда эти глыбы скатываются. Нашли это тело, километрах в трёх вверх по притоку, взяли несколько образцов. И вот мой товарищ, Роман Шелепаев, увидел на крутом склоне ржавые потёки округлой формы. Мы поколотили эти камни и нашли сульфидные капли, состоящие в основном из трёх сульфидов. Причём они были дифференцированные: верхушка из одного минерала, средняя часть из другого, нижняя часть из третьего — прям природная лаборатория. Когда стали их изучать в Новосибирске, нашли там ещё и платиноиды. Написали про это одну статью, сейчас наша аспирантка готовит ещё одну.
В Восточный Саян по нашей наводке завозили буровые станки, организовывали работы, но месторождения не получилось, к сожалению. Бурили не очень удачно, а может, и нет там ничего: места трудные. А если говорить о коллекционировании минералов, то была интересная находка в Монголии. На одном из щелочных массивов были пегматитовые жилы с кварцевыми зонами. В одной из них мы увидели тёмный участок с правильными очертаниями. Посмотрели внимательнее: в белом кварце был зеленовато-голубовато-серый кристалл около 10 сантиметров, но сколотый. Начали разбирать жилу молотками и достали из неё десяток кристаллов арфведсонита — минерала из группы амфиболов. Самый крупный из них — 20 сантиметров в длину и около 10 в обхвате. Может быть, это один из самых крупных в мире. Особой ценности он не представляет, но сама по себе находка впечатляющая.
Пока разбирали жилу, глаза горели, а колотый кварц очень острый, даже в перчатках режешься. Так что белый кварц скоро стал малиновым,
но это не сильно беспокоило.
А есть ли у вас какой-то любимый минерал, который нравится больше, чем остальные?
Не надо таких вопросов задавать: это будет не честно к другим минералам. Есть драгоценные и поделочные камни, есть какие-то, скажу прямо, неказистые (которых большинство) и есть коллекционные минералы. Последние могут быть очень даже красивыми, но не драгоценными, для которых важны высокая твёрдость, редкость, прозрачность и цвет. В каждой категории у меня, конечно, есть те, которые нравятся больше. Из драгоценных камней — сапфир, из поделочных — чароит, а из «простых» минералов (самый сложный вопрос) — крокоит.
Крокоит. Фотография Андрея Вишневского
Сапфир — разновидность корунда, как и рубин, с которым они одинаковы по химическому составу. Это всего-навсего оксид алюминия, подкрашенный разными примесями. Интересно, что сейчас сапфирами называют все ювелирные корунды, кроме красного рубина. То есть ювелирный бесцветный или зелёный корунд — это тоже сапфир. Есть ещё голубые корунды (тоже сапфиры), которые с синим сапфиром всё-таки различаются оттенком: это тонкая грань, которая является гранью и для различия на порядок в цене и для уголовного преступления.
Если камень относится к драгоценным и не является частью ювелирного украшения, то на него должны быть документы, а если нет, то это статья.
Чароит впервые был обнаружен в России, в Сибири, и до сих пор нигде не было найдено ни одного зерна даже, не говоря уже о месторождении. В похожих геологических условиях специально искали, но безрезультатно, а у нас его тонны. А крокоит — это хромат свинца насыщенного красно-оранжевого цвета, образует втянутые кристаллы. Описали его впервые в России: изначально как красную свинцовую руду, потому что в нём есть свинец и хром, правда, хрома тогда ещё не знали. Впервые его, кстати, из этого минерала и получили. Самое известное историческое месторождение крокоита — Берёзовское на Среднем Урале, а самые лучшие образцы находят на острове Тасмания в Австралии. Очень впечатляюще выглядит.
Как вы относитесь к рассуждениям, например, об энергетических свойствах камней?
— Камнем можно кого-то убить — в это я верю. Особенно если он упадёт сверху на голову.
Кроме того, есть радиоактивные и ядовитые. К остальному я весьма скептически отношусь. Хотя если человек во что-то верит, например, носит камень и считает, что его самочувствие должно улучшиться, то его сознание и подсознание могут на это работать. А в то, что это действует непосредственно на каком-то физическом уровне, мне не верится. Если применять минералы в виде порошков, то они будут какой-то эффект оказывать. Тот же самый крокоит: если его периодически есть, долго не проживёшь. А если есть, допустим, сапфир, то ничего страшного не будет, — можно в больших количествах употреблять. Чароит сам по себе безвреден, но в нём бывают включения стисиита — радиоактивного силиката тория. Поэтому все партии чароита должны проходить радиационный контроль. Вот в такое влияние я верю.
Фотография Павла Гаврюшкина
70 килограммов весит самый большой из найденных золотых самородков. Его нашли в 1869 году в Австралии
Насколько я знаю, у вас и увлечения связаны с профессией, например, вы фотографируете минералы.
У меня большинство увлечений связаны с профессией — не знаю, хорошо это или плохо. Рабочие интересы везде, даже в «свободное» время. Бывает, люди едут на рыбалку, за грибами, мы тоже ездим с товарищами, но ещё и за камнями. Знаем какое-то известное место, где можно найти что-то интересное, и собираемся туда. У нас в окрестностях таких мест по пальцам можно пересчитать — район Буготакских сопок и карьер неподалёку от Колывани. Конечно, если есть время, то ездим и дальше — в Прибайкалье, Кузнецкий Алатау, на Алтай — Горный и Рудный, но эти поездки обычно на несколько дней. Мы туда и студентов возим на общественных началах. В НГУ есть студенческое минералогическое общество «Кристалл» и SGA Siberian Student Chapter, с ребятами из которого мы ездим куда-то раз в год. Кроме того, с этого года я в университете руковожу минералогической практикой у студентов.
Фотография Павла Гаврюшкина
Практика студентов проходит как рабочие экспедиции геологов?
На практику студентов мы везём после второго курса, когда они уже изучили минералогию и немного петрографию — минералы горных пород. Они доезжают до Челябинска, где мы их забираем на машинах и едем ставить большой палаточный лагерь, из которого выезжаем на маршруты. У нас три базовых лагеря: первый — под городом Кыштым, в горно-таёжной части Южного Урала, второй — степные места под Магнитогорском и третий — лесостепная зона недалеко от города Пласт, где студенты уже пишут отчёт. Объекты разные: один день мы смотрим кварцевые жилы, другой — гранитные пегматиты, третий — железные руды и так далее. Студенты ведут дневники, собирают коллекцию минералов, образцов — должны быть представлены ассоциации каждого типа пород, месторождений.
Стараемся во время этой практики студентам привить интерес ко всему, что нам самим интересно. И по крайней мере к третьему лагерю большинству действительно становится интересно, особенно когда красивые цветные камни и кристаллы находят. Часто потом студенты приходят к нам в «Кристалл» и продолжают совместные поездки.
Вы сказали, что в свободное время тоже можете поехать за чем-то интересным — какие минералы можно найти в Новосибирской области?
Сам Новосибирск тоже стоит на гранитном массиве, но магма, которая образовала колыванский гранитный массив, была больше насыщена летучими компонентами, в частности фтором, бериллием. В колыванском граните образовались небольшие полости, жилы, в которых происходило укрупнение кристаллов — эти формации называют пегматитами. В них можно найти кристаллы дымчатого или чёрного кварца, полевого шпата, голубого топаза, иногда даже берилла. Правда, последние 10 лет ничего хорошего, насколько я знаю, там не находилось. На буготакских карьерах — кристаллы горного хрусталя, кальцита, альбита.
Вообще Новосибирская область бедна на интересные вещи: практически вся западная часть вообще скрыта под чехлом Сибирской платформы, а в восточной части отложения преимущественно осадочные — древних морей. Недалеко от Горно-Алтайска есть медь-золоторудное месторождение, в Кемеровской области — месторождения агатов, а в районе Белово можно найти малахит, азурит.
За чем-то интересным нужно дальше ехать, например, в Красноярский край, Хакасию или на Урал.
Если говорить об интересных месторождениях, связанных с вашей темой, которые находятся далеко, то куда вы хотите поехать?
В следующем году хотелось бы поехать в Южную Африку на конференцию «Платиновый конгресс». Будет экскурсия на самые известные месторождения того типа, которым мы занимаемся. У нас есть Норильск, а в ЮАР — Бушвелд. Это крупнейшее магматическое тело такого типа в мире — несколько сотен километров в диаметре. Там хорошо видно, что происходило с веществом в этой огромной магматической камере: как циркулировало, кристаллизовалось, осаждалось. Несмотря на это, дискуссии идут и по сей день. Каждый месяц появляется несколько статей об этом месторождении.
Подпишитесь на нас в Telegram
