Сводный археологический отряд Новосибирского государственного краеведческого музея и Сибирского музейного агентства завершил первый этап раскопок в поселке Сузун, где с XVIII века располагались производства Сузунского медеплавильного завода и монетного двора. Артем Шершнёв провел один день на раскопе, узнал много интересного о технологии монетного дела времен Екатерины Второй и успел усомниться в грядущем превращении поселка в крупный туристический центр.
«Это ведь первый опыт промышленной археологии вообще в нашей области, поэтому для нас это безумно интересно!», — не скрывает радости исследователя начальник научно-методического отдела музея Наталья Ермакова. Вместе мы спускаемся в раскоп, расположенный прямо у обочины одной из центральных улиц поселка. «Памятник уникальный, потому что Сузунский медеплавильный завод имел в своем составе монетный двор. А это большая редкость, потому что в Сибири, да и на Дальнем Востоке, монетных дворов больше не было», — добавляет, словно спохватившись, уже академическим тоном Наталья Ермакова.
Место, где работают археологи, мало похоже на раскопки, которые обычно показывают по телевизору. Странные канавы, заполненные мутной водой, кучи мокрой глины перемежаются с аккуратно зачищенными и разбитыми на квадраты участками, тут и там из земли высовываются какие-то полусгнившие бревна.
«А вот одна из любопытных находок, — прерывает Наталья эти дилетантские наблюдения, — остатки шлюза на главном канале, что питал водой все механизмы монетного двора. Ни чертежей, ни описаний канала не сохранилось, а теперь мы можем точно сказать, как он выглядел, и даже попытаться его восстановить».
Болото на месте монетного двора возникло из-за сложнейшей системы водяных каналов — её забросили вместе с производством после пожара 1847 года.
Всего за месяц ученым удалось осушить территорию площадью около 200 квадратных метров, которая, как говорят местные жители, испокон веков была покрыта метровым слоем грязи. Они в чем-то правы — болото здесь было на протяжении нескольких поколений. После того, как в 1847 году пожар уничтожил почти все строения монетного двора, производство на заводе прекратили, а сложнейшую систему водяных каналов забросили.
Андрей Шаповалов утверждает, что завод в Сузуне проектировали горные инженеры 18 века, элита того общества.
Руководитель экспедиции, директор краеведческого музея Андрей Шаповалов выглядит как хрестоматийный археолог: задубленное на солнце лицо обрамляет слегка всклоченная бородка с сединой, шорты цвета хаки и свободная рубашка с коротким рукавом. Он показывает самую любопытную находку: на дне трехметровой ямы виднеется какая-то хитрая прямоугольная деревянная конструкция. Это капитальный ларь — приспособление, которое служило своеобразным водораспределительным механизмом. В зависимости от потребности, этот самый ларь мог служить накопителем водяной энергии, выступать в роли дополнительного питания для машин или перенаправлять потоки воды между разными каналами.
«Понимаете, вот это всё было спроектировано горными инженерами XVIII века, элитой того общества, — увлеченно рассказывает Андрей Шаповалов. — Когда здесь, далеко от центра, завод проектировали и строили, они смогли воплотить самые свои смелые решения. Больше такого нигде не сохранилось. Да и среди моих знакомых, признаюсь, мало кто верил, что мы здесь обнаружим подобное».
Использование экскаватора в археологии — нонсенс!
Директор с неослабевающим энтузиазмом ведет к соседнему раскопу, который напоминает котлован, вырытый для замены водопроводных труб. Над длинной траншеей ревёт экскаватор, десяток обнаженных по пояс мужчин сосредоточенно орудуют лопатами. «Вообще-то, использование экскаватора в археологии — нонсенс, — оправдывается Шаповалов, пытаясь перекричать шум двигателя. — Но посмотрите сами, в каком грунте приходится работать!».
Действительно, под ногами причудливая смесь из окалины, шлака, гравия и глины. Двести с лишним лет назад здесь была граница фабричной территории. За это время отходы производства спрессовались, превратившись в массу, которая почти не поддается обычной лопате. Зато, возможно именно благодаря этому, под поверхностью неплохо сохранились нижние венцы бревенчатой крепостной стены, окружавшей завод. «Такую бы стену, да нам сейчас», — сетует руководитель раскопок, вежливыми окриками пытаясь отогнать от траншеи пару любопытствующих местных жителей с пластиковой полторашкой «Жигулевского» в руках. Два уже не очень молодых человека опасно покачиваются на самом краю, презрев тонкую ленточку, призванную отделять археологическую зону от мирской суеты
Взяв с Шаповалова обещание показать мне вечером находки, отправляюсь в поселковый музей, по пути вспоминая основные тезисы прочитанного накануне. Сузунский медеплавильный завод с монетным двором был основан специальным императорским указом и начал работу в 1764 году. Производство использовало металл, получаемый при выплавке серебра на Колывано-Воскресенских заводах на территории современного Алтайского края. Доставлять монеты в Сибирь из центральной России было в то время делом рискованным — как ни защищали обозы с деньгами, лихие люди грабили государевы экипажи с завидной регулярностью.
В Сузуне больше 15 лет выпускали сибирскую монету.
Приняли решение — чеканить деньги непосредственно на месте. Правда, поначалу столкнулись с проблемой: содержание серебра в меди алтайских заводов было существенно выше, чем в металле, который использовали монетные дворы по другую сторону Уральских гор. Решение было найдено элегантное: с 1766 по 1781 годы в Сузуне выпускали так называемую «сибирскую монету». Деньги эти внешне отличались от общероссийских: наряду с вензелем Екатерины Второй на лицевой стороне (буква «Е» с вплетенной в нее римской цифрой «II» в обрамлении лавровых ветвей), на оборотной стороне располагался герб Сибири — два соболя, держащие в лапах увенчанный короной щит. Хождение такие монеты имели строго на территории от Камчатки до города Тара на Иртыше.
Табличка на одноэтажном деревянном здании музея сообщает, что в 19 веке в этом доме жил управляющий медеплавильным заводом. Внутри абсолютная тишина — понедельник, разгар рабочего дня. Девушка-смотрительница отчего-то смущается просьбы показать раздел, посвященный истории завода, и обещает «прямо сейчас позвонить директору, вот она тут недалеко живет, сейчас придет, все покажет и расскажет».
В ожидании директора выхожу на крыльцо и замечаю знакомые лица. Боря и Александр — так отрекомендовались селяне, которые десять минут назад интересовались работой археологов. Теперь они удобно расположились на невысоком железном заборчике с уже изрядно опустевшей пластиковой бутылкой пива.
— Нехуй там копать, — авторитетно заявил Боря.
— Они бы у людей поспрашивали, такого добра у нас в огородах навалом, — подтвердил Александр.
Раньше прадеды работали на этом самом заводе, и всегда можно было вынести что-то полезное с производства, а сейчас только на нелегальные лесозаготовки можно устроиться, но там притырить ничего нельзя.
Вслед за щедрым предложением отведать теплого пива звучит целая лекция о том, как каждый год люди в огородах находят старинные монеты. А иногда целые клады, ценности и документы спрятаны в старых домах, но их никто не ремонтирует, а зря, так бы все и нашлось, да и вообще, жить сейчас куда как хуже. Вот раньше прадеды работали на этом самом заводе, и всегда можно было чего-нибудь, да вынести полезного с производства. А сейчас только на нелегальные лесозаготовки можно устроиться, но платят там от выработки, притырить ничего нельзя. «Так что нехуй и там делать», — резюмировал Боря, одним глотком допив пиво.
Нашу дискуссию прервала Ольга Черпакова, первым делом пояснив, что теперь ее следует называть не заведующей Сузунским краеведческим музеем, а директором «Музейно-туристического комплекса «Завод Сузун, монетный двор». В чем разница, директор не смогла сказать, мол, прислали указание из области. Зато охотно провела экскурсию по залу, в котором представлено более тысячи артефактов. Действительно, большинство экспонатов найдены на участках и в домах местных жителей. Тут и весь ассортимент монет, от 10 копеек до полушки — это четверть копейки, и бытовые предметы — преимущественно, чугунки и утюги, которые стали основной продукцией завода в XIX веке. Производство утюгов постепенно слабело, и в 1914 завод был окончательно закрыт.
Сохранились данные о 93 побегах с территории завода, но убежать удалось всего шестерым. Остальные были пойманы и «биты батогами, плетьми и розгами».
Музейные источники заметно расходятся с теорией Бори и Александра о разудалой жизни их предков. Мастеровые Сузунского комплекса работали в две смены, по 12 часов каждая, с 4 часов утра до 16 дня, и с 16 часов дня до 4 часов утра соответственно. Труд в основном был ручной и очень тяжелый, особенно у плавильных печей: в полумраке и без вентиляции, в парах мышьяка и серы. Неудивительно, что рабочие и приписные крестьяне всячески противились походу в цех. Исторические документы, отнюдь не полные, содержат сведения о 93 побегах из заводского округа. Убежать удалось всего шестерым, остальные были пойманы и «биты батогами, плетьми и розгами».
Тем временем, археологи, чей рабочий день не столь изнурителен, постепенно стали складывать лопаты за отвалом, замолчал и мотор экскаватора. Андрей Шаповалов выкладывает часть находок на деревянном столике во дворе детского интерната, где разместились историки. Окисленные грязные кусочки металла — вот как, на взгляд дилетанта, выглядит эта коллекция. «Уже 12 килограммов такого добра в Новосибирск отправили, — предвосхищает вопрос Шаповалов. — Считай, на половину диссертации точно накопали».
10 копеек 1766 года оцениваются в 600 долларов.
Правда, диссертацию он писать не собирается, да и монеты, которых, в отличие от находок огородников, здесь меньшинство, его особенно не интересуют. К слову сказать, по оценке директора новосибирского антикварного салона Нины Честных, «сибирская монета» является весьма расхожим товаром. Средняя стоимость колеблется между 1500 и 3000 рублей, все зависит от номинала, состояния и года чеканки. Скажем, 10 копеек 1766 года оцениваются в 600 долларов, а за аналогичную монету 1770 года просят уже не более 90 долларов. Понятно, что клады на режимной территории даже в 18 веке никто зарывать не будет.
Зато много брака и отходов производства, и именно они интересны историкам. «Никто и никогда не видел этих монетных кружков и вырубок. И никто не представлял себе вот этого монетного производства, — говорит Шаповалов. — Мы раньше думали, что монеты вырубались из длинных пластин, штамповались одна за одной. А на самом деле, оказывается, просто вырезались из раскованного молотом бруска».
Сразу после этого монолога, прозвучавшего у капитального ларя, двое рабочих начали деловито накрывать находку полиэтиленом и закапывать обратно. Работа в рамках бюджета, а деньги закончились, объясняет Шаповалов.
А что касается ларя — это называется консервация, в следующем году его откопают и продолжат исследования. Даст бог, снова деньги выделят.
По пути домой он рассказывает о грандиозных планах: к 2014 году ученые планируют восстановить часть монетного производства. Водный канал, который они откопали, будет приводить в действие машины, восстановленные по старым чертежам, а те станут чеканить сувенирную монету на радость туристам, наблюдающим за процессом со специальной смотровой площадки. Гостиницы и рестораны прилагаются. Этот проект, еще будучи губернатором Новосибирской области, обещал поддержать сибирский полпред Виктор Толоконский. Нынешний губернатор Василий Юрченко даже что-то говорил о конкретных суммах, порядка 400 миллионов бюджетных рублей. Денег пока никто не дал.
Подпишитесь на нас в Telegram
