На пути к "Левиафану"

«Золотой лев», «Золотой глобус», «Золотой орёл» и номинация на золотую статуэтку «Оскар». Обладатель этих престижных наград свои первые двадцать два года прожил в Новосибирске. Здесь он окончил школу, театральное училище, дебютировал на сцене ТЮЗа и даже отслужил в армии. Каким запомнился будущий режиссёр «Левиафана» своим однокурсникам и партнёрам по спектаклям, выяснял журналист Сиб.фм.

Юрий Александров, актёр и режиссёр. Выпускник новосибирского театрального училища 1984 года

— Ну вот как я могу рассказать вам о чём-то из наших студенческих лет? Всё нормально у нас было. Работали, учились. Шалили, хулиганили. Любили. Ненавидели. И всё остальное. Андрей был адекватным парнем, обаятельным, красивым, общительным... всё это в нём тогда было. И есть, и осталось. Несмотря на славу, на все медные трубы, Андрей остался таким же, — что мне лично очень приятно. Я знаю, что он патриот, что он любит свою Родину, любит свою страну, свой народ. И я думаю, что если бы у него не было боли какой-то внутренней, он бы не снял такой фильм. Всё то, что происходит в России, его лично задевает. Я знаю Андрея как человека. И я стопроцентно уверен: Андрей «на заказ» ничего не делает. Он всё делает в соответствии с тем, что у него в душе, в его сердце.

Он искренен во всём, у него нет двойных стандартов: мол, это вот я для публики, это я для себя. Вот каким вы его видите со стороны, такой он и есть сам.

Он настоящий. И уж тем более обвинить Андрея в каком-то там антипатриотизме я не могу. Он любит свой город, своих друзей. Андрей может выслушать любого человека, с каждым умеет с уважением поговорить. Абсолютно не ведётся на какие-либо восхваления, нет у него фанаберии. Может быть, он прошёл через всё это ещё раньше, в юности, когда уже на втором курсе играл главные роли в спектаклях ТЮЗа? Даже не знаю.

Мне очень нравилась роль Андрея в спектакле «Не помню» на военную тему. Сюжет заключался в том, что мальчик попал в военную мясорубку и у него произошла амнезия: он вдруг почему-то ничего не помнит. У него психологически сработало вытеснение из памяти всего того, что он однажды совершил в своей жизни. И по ходу действия мы постепенно понимаем вместе с ним, что же именно произошло. В общем, финал спектакля был такой: ему рассказывают, что он зашёл в комендатуру, взял автомат и всех, кто там был, расстрелял. Вот ему это говорят, и он сразу же всё вспоминает, снова вся эта чудовищная картина предстаёт перед ним. И тут финал, конечно, меня потряс, когда он кричал: «Я не помню!» И это уже звучало в другом смысле, звучало как: «Я не хочу помнить это!» Это очень трогательно лично для меня было. Андрей играл эту главную роль. Думаю, что Лев Серапионович Белов, художественный руководитель нашего курса, умнейший и замечательный человек, поставил спектакль «Не помню» только потому, что заметил талант Андрея.

И правда, Андрей всегда был очень обаятельный и убедительный в своих ролях: в нашем дипломном спектакле «Никто не поверит» он трогательно играл лисёнка, одну из главных ролей. Симпатичная была постановка, на мой взгляд.

Вообще, наш курс был хоть и небольшой, но довольно ёмкий, талантливые ребята все были. Многие из нашего курса в итоге стали режиссёрами. Всё это, я считаю, благодаря именно Льву Серапионовичу: он эту бациллу своего режиссёрского мышления нам передал. У Андрея уже тогда была большая любовь к кинематографу. И, кстати, на лекциях Андрей постоянно мучил нашего преподавателя по ИЗО: ему было интересно всё, что относилось к визуальному искусству. Помню также, в те времена в ДК Октябрьской революции проходили такие киносеансы, когда можно было заказывать фильмы. Грубо говоря, мы приходили, писали названия тех кинолент, которые хотели бы посмотреть. И из архива для нас вытаскивали нужное кино, ставили в репертуар, а мы приходили и смотрели. Там были в основном те фильмы, которые не имели кассового успеха. Фильмы Антониони, например. Фильмы Козинцева. И многие другие, на которых нам, начинающим актёрам, можно было поучиться.

Андрей очень любил Акиру Куросаву и других японских режиссёров.

И я тогда совершенно не понимал страсти Андрея к японскому искусству. Ну, то есть я, может, тогда не соображал ещё, молодой был, поэтому не понимал. Хотя он был моложе меня и тем не менее был очень начитанный и много знал об этом.

* * *

Людмила Трошина, актриса молодёжного академического театра «Глобус», заслуженная артистка России

— Ой, вы знаете, я ведь многого уже и не помню, так много лет прошло. Было всего, кажется, четыре спектакля, в которых Андрей был задействован как актёр. Один из них назывался «Никто не поверит», другой — «Не помню». Так вот, я пришла в новосибирский ТЮЗ (ныне — молодёжный театр «Глобус») в 79 году. Когда в 80-м набрали их курс, я была уже начинающей актрисой. Поступил к нам Андрей совсем ещё маленьким. Лет шестнадцать ему было. Он ещё школу, кажется, тогда не окончил. Конечно, у нас в то время театральное училище принимало абитуриентов только с десятилеткой. (Тогда было десять лет полного среднего образования.) Но делали исключение для, что называется, особо одарённых. С незаконченным средним образованием принимали одного-двух человек, но с тем условием, что, пока такой ребёнок будет обучаться в училище, он окончит школу. Когда он всё это успеет — никого не интересовало.

Уж не знаю, когда там Андрей успел её окончить, потому что у него уже в то время было очень серьёзное отношение к работе. Он всегда был готов к репетиции, был собранным: во всём этом у него прослеживался характер. И как только он окончил училище, его забрали в армию.

Служил он здесь, в области у нас, в военном ансамбле, был там конферансье. Но умудрялся и оттуда приходить, отыгрывать свои роли в ТЮЗе и снова уходить в армию.

Прямо как тогда, со школой. В общем, лёгкими путями Андрюшка наш не ходил.

Андрей тогда вообще был худенький, как прутик. Это сейчас он дерево такое мощное. А тогда — ну прутик просто, даже вот на фотографии посмотрите.

С ним я сыграла в одной постановке Льва Белова. Это спектакль «Никто не поверит» по пьесе Георгия Полонского: известная шведская сказка про семейство Ларссонов. Лев Белов поначалу ставил эту сказку со студентами, а чуть позже стал репетировать с актёрами. Потом совместил актёров и студентов. Так мы с Андреем оказались на одной сцене, в одной паре.

Я была Тутта Карлсон, цыплёнок, Андрей Звягинцев — Людвиг Ларссон, лисёнок.

И по пьесе между героями возникает очень дружеское, искреннее чувство. Лисёнок спасает цыплёнка, потом спасает целое куриное семейство. Короче говоря, Андрей играл такого рыцаря без страха и упрёка. И сказка эта не для детей шла, а для взрослых, вечерний спектакль. Зритель очень любил эту постановку. Помню, Андрей искренне работал, он был неплохой партнёр. И сам он до сих пор вспоминает, что это было его «боевое крещение».

У Андрея очень проникновенный взгляд, такие глазки-вишенки. И тогда он тоже очень пронзительно смотрел, вдумчиво. И совсем уж точно могу сказать, что творческое начало, творческое зерно было в нём видно уже тогда. Сейчас, когда преподаю, по абитуриентам тоже замечаю: кому дано свыше, а кому не дано, кому придётся ещё много работать. Как говорил Армен Борисович Джигарханян, начинающих артистов нет: артист либо есть, либо его нет. Вот Андрей, на мой взгляд, вполне мог бы стать актёром, но стал режиссёром. Я думаю, что работа в нашем «Глобусе» подтолкнула его идти дальше, в режиссуру. Андрей ещё успел проработать с Владимиром Валентиновичем Кузьминым, который с 1960 по 1971 год был главным режиссёром ТЮЗа. Период его руководства в театре называли золотым веком «Глобуса»: такая гениальная была личность. И вот когда Кузьмин в 84-м году приехал в Новосибирск, Андрей сыграл роль в его последней постановке на сцене ТЮЗа: спектакль назывался «Гуманоид в небе мчится». Может, эта встреча с мастером на него повлияла, я не знаю. Говорят ведь, что встречи переворачивают жизнь человека. Только главное при этом — делать шаг. Кузьмин мог бы как-то направить его. Правда, это исключительно моё предположение.

Наибольшую известность Андрей Звягинцев получил после выхода фильма «Возвращение» (2003)

* * *

Николай Тимофеев, актёр. Выпускник новосибирского театрального училища 1984 года

— Тот Андрей и сегодняшний Андрей — это абсолютно разные люди. Андрей ведь был самым младшим в нашей группе. Помню: наивный, скромный, с широко раскрытыми глазами. Эмоционально подвижен. Сами представьте: шестнадцать лет. Человек начинает познавать жизнь. Он чем-то доволен, чем-то недоволен, он куда-то стремится. И не ищите вы признаков гениальности в юном возрасте: Андрей тогда был на уровне «как все», понимаете? Талантливый? Да, безусловно. Но прочитать в нём, шестнадцатилетнем, что: а вы знаете, он дойдёт до «Золотого глобуса» и будет номинирован на «Оскара»! — нет, это, конечно, было просто нереально. То, к чему он пришёл сейчас, — это результат пути, который зависит от упорства. И большая часть этого пути пришлась на период его московской жизни. И всего того, что есть на сегодняшний день, могло бы и не случиться, останься он в Новосибирске. Как я вижу, теперь он стал спокойнее, увереннее в себе, потому что человек себя реализовывает. Когда человек себя реализовывает, это его меняет.

Пары у нас обычно начинались в полдевятого, занятия проходили на первом этаже здания по адресу Октябрьская, 40: в то время там было театральное училище. После пар мы бежали репетировать в ТЮЗ: тогда он был в Доме Ленина, где сейчас камерный зал филармонии. Потом — перерыв на обед. Обедали мы либо в театре, либо ходили в столовую горисполкома. Кстати, на Красном проспекте располагался большой книжный магазин, где сейчас пиццу продают: в обеденный перерыв мы часто ходили туда, курс у нас был очень читающий. После обеда — занятие по актёрскому мастерству или снова репетиция в ТЮЗе. И всё это обычно заканчивалось часов в десять вечера. Такой вот был плотный график.

Мы могли месяцами не учиться, но выпускать спектакль в ТЮЗе.

И получалось так, что тот объём информации, который следовало воспринять студенту для сдачи экзаменов, мы полностью усвоить не могли. Это было просто физически невозможно. Помню, один замечательный педагог, который всё понимал, во время экзамена говорил: «Так. Я сейчас выйду и зайду». И пока он, так скажем, ходил по делам, нам в форточку передавали книги по изобразительному искусству, и все мы списывали. И Андрей в том числе. Наверное, все студенты такие. Правда, могу сказать, что склонность к драматургии у Андрея уже тогда прослеживалась: ему было интересно, как устроена литература, как она создаётся. И вместе с нашими однокурсниками Андрюшкой Павловым, Юрой Цехановским (который, кстати, был старостой нашего курса) он писал капустники, вечно придумывал какие-то смешные номера. Все мы тогда чем-то интересовались и по-разному проявляли себя.

Андрей был достаточно весел, как и любой человек в молодости. Но я не могу сказать, что он был открыт. Андрей и на сегодняшний день не так уж открыт, если внимательно посмотреть. И это правильно, особенно для талантливого человека, который занимается тем, что у него получается. У Андрея и тогда был свой мир, и он далеко не всех в него впускал. Этот внутренний мир ведь всегда очень хрупок: его могут разрушить обидными словами, могут посмеяться — причём, может быть, и не специально. Наверное, Андрей открывался перед кем-то, я не знаю.

Как «Левиафан» шёл к «Оскару»

На мой взгляд, он был достаточно ранимый человек. Как я понимаю, его можно было довольно легко обидеть. Причём с чувством юмора у него всегда было всё в порядке. Я считаю, что с точки зрения воспитания, личностной организации Андрей очень порядочный и честный человек. Его поступки, насколько помнится мне, всегда были прозрачными и однозначными: я никогда не замечал за ним какого-то двусмысленного поведения. Могу также сказать, что у Андрея ни тогда, ни сейчас не наблюдается безумного желания доминировать и чувствовать своё превосходство над кем бы то ни было. Андрей — русский человек, русский режиссёр.

Он думает на русском, он говорит по-русски и снимает русское кино о русской жизни.

И считаю, что Родина всё-таки начинается с того посёлка, где Андрей снимал свою картину «Левиафан», а не, что называется, с московских офисов. Это уж точно. Мы должны это понимать и улучшать жизнь на своей Родине. И надо отдавать себе отчёт в том, что пути к лучшей жизни иногда бывают весьма болезненными.