Корреспондент Сиб.фм встретился с ведущими сотрудниками Центрального Сибирского ботанического сада и спросил у них, почему редкие тропические растения выращивают в теплицах для огурцов, как ученые относятся к защитникам леса в Академгородке и закроют ли ботсад для свободного посещения.
О прошлом и будущем ботсада разговаривали:
Вячеслав Седельников, директор Центрального Сибирского ботанического сада СО РАН
Юрий Овчинников, заведующий группой ландшафтного дизайна
Андрей Куприянов, директор Кузбасского ботанического сада
Евгений Банаев, заместитель директора ЦСБС СО РАН по науке
Давайте, наверное, сначала о хорошем.
Седельников: Когда мы начинали в 1946 году, был один маленький бревенчатый домик и 5-6 человек сотрудников. А сейчас мы очень крупный, в своей тематике, академический институт, у нас порядка 300 сотрудников, около 30 докторов и более 70 кандидатов наук. При нашем непосредственном участии был выпущен 14-томник «Флора Сибири», который охарактеризовал все разнообразие высших растений нашего региона. О значимости этой работы говорит то, что это первый такой многотомный труд, который был переведен американцами на английский язык.
Банаев: Надо добавить, что помимо описания разнообразия, у нас в открытом грунте собрано порядка десяти тысяч видов растений. Вот представьте: в Сибири всего четыре с половиной тысячи видов, а у нас собрано десять.
Седельников: Это достижение даже трудно оценить, собственно говоря, на этой основе озеленен весь наш Академгородок.
На территории ботсада есть старое кладбище. Ни в одном официальном документе оно не фигурирует. Здесь хоронили вплоть до 60-х годов XX века
Овчинников: В оранжереях у нас собрано порядка 6 тысяч тропических растений. Но, несмотря на то, что коллекция достаточно представительная и интересная, посетители ботсада видят только десятую часть того, что мы можем продемонстрировать. Это грустно. Маленький математический подсчет показал, что на одно растение тропиков и субтропиков приходится всего 38 квадратных сантиметров площади.
То есть, по идее, вам уже давно нужны другие оранжереи?
Овчинников: Да, конечно. Изначально это были и не оранжереи в принципе, а простые стандартные парники для выращивания огурцов.
И когда они были построены?
Куприянов: Проектирование ботсада началось в 1968 году. И, ясное дело, что тогда проектные решения были уже устаревшими лет на двадцать.
Седельников: Нет, ну когда проектировали, там был заложен нормальный оранжерейный комплекс. Но потом начался БАМ, потом еще что-то, потом началась демократия, сказали — денег нет. И мы до сих пор за это бьемся. Ведь в этом заинтересован город, заинтересована область.
В Новосибирске, по сути, всего два объекта, которые можно показывать. Это зоопарк и ботсад.
Все делегации возят к нам, а в пятницу вообще невозможно проехать, все забито свадебными машинами — из города, из Академгородка, из Бердска.
Овчинников: Это ведь проблема городского масштаба. Новосибирск – большой серый мегаполис, где просто негде отдохнуть. Нет больших красивых парков, где люди могли бы погулять, поваляться на газоне, нет больших открытых пространств. Люди едут в ботанический сад, а он не предназначен для того, чтобы принимать такое количество людей, даже тех, кто сейчас приезжает.
На месте, где стоит главный корпус Ботсада, в XIX веке была деревня Зырянка
Ну, это же вообще проблема: как относиться к этой территории? С одной стороны, это научное учреждение, а с другой – ботсад традиционно воспринимают как зону отдыха.
Банаев: Здесь мы должны разделить эти вещи. Юрий Викторович говорил только о проблемах тропических оранжерей, но коллекции открытого грунта – это тоже не прогулочная зона, не парк. И ведь какая у них задача? Сохранить то, что исчезает в природе и иметь возможность восстановления природных популяций. И проблема с посещением может быть снята при надлежащем финансировании.Ботсад же примерно тысячу гектаров занимает,и прогулочные зоны есть, но забором территория не огорожена и люди, приходя сюда, почему-то считают, что могут вести себя как угодно. Мне доводилось слышать, как говорят про дендрарий: А что, у вас тут лес! А ведь это все посажено руками, и это очень уязвимая система.
Спрошу про финансирование. Сколько дали в этом году, на что этого хватает?
Седельников: Что в этом, что в прошлом году, оно одно и то же, зарплата та же. А вот статья, за счет которой мы проводили капитальный ремонт наших оранжерей, снижена на 900 тысяч рублей. Но вот еще одна интересная проблема: я уверен, что у нас только организованных экскурсантов не менее 100 тысяч в год. Центральный сибирский ботанический сад — единственное подобное учреждение в России, которое не получает никакой помощи ни от города, ни от области.
А давайте спросим представителя Кузбасса, как он там с Аманом Тулеевым дружит?
Куприянов: Очевидно, вы не понимаете ценность ботанического сада, который вы имеете. На всю Сибирь это единственный ботсад, который правильно организован: великолепный парк, великолепные экспозиции. Это все сейчас на новом месте не создать, эти коллекции невосполнимы. Это научное учреждение, оно должно быть режимным, но оно не может быть режимным, потому что на нас есть огромная общественная нагрузка. Но тогда нужны какие-то областные программы, какие-то мероприятия, которые позволяли бы компенсировать те затраты, которые несет ботсад по экологическому просвещению. И я удивлен безразличным отношением Новосибирской области в этом плане.
А с другой стороны, скажет чиновник: сколько там у вас экскурсантов в год? Сто тысяч? А почему вы на этом не зарабатываете?
Банаев: Вот вы поймите, что в структуре Академии наук все институты финансируются по одной и той же схеме, на базовые научные исследования. Если, к примеру, в институте математики можно выключить свет, выключить компьютер и уйти, то здесь это невозможно, нужна охрана, нужен уход, нужен полив. То есть этот кусок, который подразумевает не только фундаментальные исследования, должен быть несооразмеримо больше.
Ну а все-таки, можно заработать самим? Экскурсии же не бесплатные?
Овчинников: Мы можем зарабатывать, с нашими мозгами мы можем стать коммерческой структурой. Но тогда все коллекции у нас прахом пойдут.
Седельников: Вот представьте, все наши 300 сотрудников начинают выращивать саженцы, продавать их, заниматься ландшафтным дизайном. И мы прекращаем существование как научно-академический институт . Второй путь, который идет во многих странах, это продажа патентов. Мы обладаем двумя десятками патентов на новые сорта, но ведь у нас в стране их никто не покупает.
У нас был выведен особый сорт зверобоя, на основе которого выпускался прекрасный напиток «Байкал». И вот недавно кто-то захотел у нас этот зверобой купить. Мы тысяч сто за него запросили, так нас на смех подняли.
Говорят, мы пойдем в совхоз, где вы его выращиваете, семена соберем и все.
«Байкал» был разработан СССР в 1976 году как ответ Кока-коле и Пепси-коле. В двухтысячных годах компания PepsiCo приобрела лицензию на его производство
Банаев: И к вопросу об озеленении Академгородка. До 1985 года существовала Лесная опытная станция (ЛОС), которая была подразделением ботсада. И она на основе разработок ботсада занималась проектированием ландшафтных групп, посадкой, выращиванием материала, они ухаживали за посадками. Потом ЛОС была уничтожена, из состава ботсада выведена, сейчас пытается воссоздаться при Президиуме СО РАН.
То, о чем сейчас постоянно говорят, мол, леса Академгородка запущены, их надо вырубать – это была их епархия?
Овчинников: Да, и эта проблема запущенности леса тянется с 70-х годов, когда силами ЛОСа было посажено большинство деревьев. И вот пример: на улице Терешковой был великолепный питомник сосен. Прошло 15 лет, пришли те же ЛОСовцы и начали сосны вырубать, поскольку нужда в таком количестве посадочного материала отпала.
Тетки грудью встали на защиту леса, ни пяди, мол, родной земли не отдадим. А надо было их просто проредить, чтобы сосны развивались нормально.
Вот и пошли на поводу у публики. Почему специалистам-ботаникам, лесникам, дендрологам постоянно советуют люди, некомпетентные в этой области? И вот эти все пропагандистские штучки, когда выступают эти, так называемые «зеленые», в защиту леса – они очень плохо пахнут.
Ну, а с другой стороны, если мы говорим, что сегодня ЛОСа нет, то получается, что и некому ухаживать за лесом?
Банаев: Когда возникли разговоры, что ботсад должен и озеленять, и следить за состоянием леса и чистить этот лес, академик Коропачинский (директор ботсада с 1983 по 2000 г. – А.Ш.) выразился очень образно: «Ну, пусть тогда институт гидродинамики отвечает за состояние водопровода».
Седельников: И все же, несмотря ни на что, мы живем, и будем жить. И мы лучшие в России!
Подпишитесь на нас в Telegram
