Михаил Калужский ведёт документальные проекты Театра имени Йозефа Бойса, пишет статьи и пьесы, читает лекции, играет на сцене и совершенно не страдает от того, что не может указать на визитке свою должность. О том, нужна ли художнику гражданская позиция и чем должны ограничиваться художественные средства, о детях, футболе и шансоне Михаил Калужский беседовал с корреспондентом Сиб.фм.
Почему, на ваш взгляд, документальный театр в России не так популярен, как в Европе? Будет ли когда-нибудь иначе?
Не думаю, что он будет в той же мере популярен, но не по причинам собственно эстетическим, а потому, что у нас менее гибкая социальная структура, хуже работают пресловутые социальные лифты, население в основном очень немобильное.
В 1974 году Йозеф Бойс провёл сутки в одной комнате с диким койотом в рамках акции «Я люблю Америку, и Америка любит меня»
Наше общество ещё не изобрело систему большого количества разных зеркал, в которые нужно смотреться, чтобы поддерживать себя в живом динамичном состоянии. А такого рода искусство, которое, в первую очередь, занято проблемами социальной идентичности, политическими вопросами, больше провоцирует на интерактивность как опыт социального взаимодействия. Наверное, наш зритель в меньшей степени готов к тому, чтобы художественная его часть находилась в подвижном состоянии, ему ближе сериалы, мюзиклы, пятьсот раз поставленная русская классика.
Мне кажется, что это процесс, который не зависит исключительно от театральной ситуации, он вписан в какой-то большой художественный и социальный контекст.
Вы считаете, художник обязательно должен иметь четкую гражданскую позицию?
Мне кажется, что человек вообще должен иметь четкую гражданскую позицию, в этом смысле художник — такой же человек. Другое дело, как это проявляется в творчестве. Всё зависит от искусства, наверное, способ возможного политического высказывания у балетмейстера совсем не такой, как у современного художника или акциониста.
Но мне кажется при этом, что любое искусство — политично, иначе быть не может. Это можно замечать или нет, но это действительно так. Просто степени проявления этой политичности разные.
А они должны проявлять свою позицию, поднимаясь на сцену на площади Сахарова, на Болотной?
Там они проявляют свою позицию не как художники, а как граждане. У кого-то это является естественным продолжением художественной деятельности, например, у Быкова. Но, конечно, они появляются там в первую очередь как граждане.
Почему появление на той сцене Удальцова или Немцова кажется нам нормальным, а Татьяны Лазаревой — нет?
Мы же не думаем, что вот заканчивается мольберт, и вместе с ним — творческая часть художника? Нет, уже лет 80 или 90 это всё в мире происходит неразрывно. Но в силу некоторых особенностей русской культуры мы, общество, до сих пор воспринимаем искусство как нечто исключённое из социальной сферы. А то, что художник или домохозяйка говорят о том, почему им не нравится фальсификация выборов — это совершенно нормально. Это естественное состояние души художника или домохозяйки.
Для вас в искусстве есть запретные темы?
Нет, говорить можно про всё. Разговор о детской порнографии вовсе не предполагает нарушения Уголовного кодекса и показа самой детской порнографии. Такая проблема существует, она значительна, об этом имеет смысл говорить и, может быть, такими художественными средствами, какими не говорит никакое другое искусство, это может быть политическим высказыванием.
А эти самые художественные средства чем должны быть ограничены тогда?
Мне кажется, что границами свободы художественного высказывания должны являться как раз Уголовный кодекс и понимание того, что такое насилие. Например, то, что делает Марина Абрамович, великолепно и точно, потому что там нет никакого насилия, но там есть работа с представлением о насилии. Любое акционистское искусство — всегда на грани, и в каждом конкретном случае нужно смотреть, насколько оно не нарушает чьи-то права.
Для современного искусства неприемлемо и аморально знаменитое сжигание коровы Тарковским ради красивого кадра в «Зеркале». Потому что корову жальче. Жизнь важней, чем красота кадра.
Во время перформанса «Балканское барокко», посвящённого войне в Сербии, Марина Абрамович пыталась отмыть гору окровавленных костей
Вы сказали об Уголовном кодексе, но не об административном. То есть нарушившие административный кодекс Pussy Riot имели право на такое высказывание?
Если вы спрашиваете моё конкретное отношение к Pussy Riot, то я считаю, что они не сделали ничего такого, за что их можно было бы задерживать хотя бы на сутки, а уж тем более на те семь лет, которые им грозят. Что такое панк-молебен Pussy Riot? Это нечто, существующее только на видео. Цитата: «Что они сделали? Зашли в храм Христа Спасителя, там попрыгали, упали ниц и были выведены охранниками». Всё, что мы видим — это довольно умело смонтированная картинка с наложенной на неё музыкой.
Я считаю, что не надо скакать у алтаря, но спокойная оценка сейчас находится за пределами ситуации, в которую попали Pussy Riot. Это ситуация собственно не эстетическая, не политическая, а ситуация взаимодействия свободного высказывания и репрессивной меры, в реализации которой с удовольствием объединились две репрессивные машины. Да, панк-молебен, как нечто существующее на видео, не вызывает у меня восторга. Но это имеющее право на существование художественное высказывание.
Как вы думаете, блоги однажды заменят профессиональную журналистику, критику?
Непрофессиональный блогер никогда не сделает того, что сделает профессиональный журналист: это не его задачи, ему лень проверить факты не в Википедии, которую пополняют такие же балбесы, как он сам, а в достоверных источниках. Блогер напишет: «Сходил в театр, видел спектакль, это лажа». Или наоборот: «Смотреть всем!»
Журналист, будем надеяться, напишет что-то более внятное и даже поговорит с кем-то из создателей и зрителей. Но есть ещё третья сторона, профессиональное сообщество, критик, который что-то особое знает о процессе, книжки читал по этому поводу. И он скажет, почему это явление важно или не важно в контексте современной культуры. Есть эти ряды, которые выполняют разные функции, у них разная аудитория, и когда они все работают, тогда это гармония — никто никому не мешает, а лишь дополняет. А блогинг, происходит он в том, что традиционно называлось газетой, или радио, или интернет-изданием, по большому счёту, значения не имеет. Одно другое не вытеснит.
Раньше вы много писали о людях. Сейчас они перестали быть вам интересны?
Как невозможно любить женщин вообще, ты выбираешь одну, так же с людьми. Думаю, сейчас мне интересны конкретные судьбы, которые говорят про большую историю, там, где личное вступает в конфликт с государственным или с тоталитарным, где есть нечто уникальное, какое-то свидетельство, ничем не заменимое, неповторимый источник информации о событии или эпохе.
Вопрос как к человеку, который увлекается футболом. России нужен чемпионат мира в 2018 году?
Я думаю, что не очень. Мне кажется, что подобные игрушки нужны зрелым и минимально коррумпированным демократическим обществам. В противном случае они служат только тому, чтобы ещё больше укоренить там коррупцию и антидемократические настроения.
Вам важно, чтобы ваши дети были успешны и знамениты?
В этом смысле у меня нет совершенно никаких пожеланий к своим детям. Главное, чтобы им было хорошо, а в какой сфере, профессиональной или нет, это они сами для себя выберут.
Я не считаю, что все, не помня себя, должны создавать рабочие или музыкальные династии. Есть люди, которые прекрасно себя чувствуют, работая официантами.
А вам может быть интересен человек, работающий официантом?
Первым дауншифтером считают принца Сиддхартху Гаутаму Шакьямуни, то есть Будду
Про человека вообще не знаю, но мои дети будут мне интересны в любом случае, чем бы они ни занимались. Мне вообще глубоко несимпатична эта идея успешности и энергичного продвижения по лестнице каких-то формальных критериев. Мне кажется, что всё это чудовищно вредно, это порождает невроз и личный, и социальный, когда, по выражению одного моего знакомого, «все ходят со своими социальными лестницами и задевают друг друга в толпе, потому что не могут их дома оставить».
Это не имеет никакого отношения к личным и творческим качествам человека. Мне очень нравятся всякого рода антикарьерные и антистатусные тенденции в обществе. Потому что мы не сводимы к тому, что написано в наших должностных инструкциях и на визитках. И в этом смысле официант может быть гораздо более самодостаточен и реализован, нежели финансовый директор крупной корпорации, который сутки напролёт занят деньгами, которые ему даже не принадлежат, и потому совершенно отчуждён от того, чем занимается.
Ирония мешает жить или помогает?
Это вопрос о том, помогает или мешает мне моя нога. Она у меня есть, я ей хожу, и каждая из них у меня — предпоследняя. Это часть меня, моей жизни. Если страдать от звуков радио «Шансон» в такси, тогда лучше не жить. Это не та музыка, которая будет сопровождать меня всю жизнь, играть у меня дома и звучать на моих похоронах. Но невозможно отменить ни радио, ни грубых продавцов, ни хамоватых таксистов. В этом смысле ироническое отношение помогает. Потому что если относиться и к «Шансону», и к айфону серьезно, то лучше выбирать другое место для жизни. Но и там, скорее всего, будут свои раздражители.
Ирония — это, в первую очередь, способ постоянно напоминать себе о зазоре между тобой и окружающей реальностью.
Не то чтобы нужно всегда себя чувствовать Миклухо-Маклаем среди папуасов. Просто время от времени напоминать себе про систему координат, в которой ты находишься.
12358 статей написал в русскоязычную Википедию Сергей Третьяк из Харькова
В своем блоге в разделе «О себе» вы когда-то указали: «Мне нравится читать, писать и разговаривать». Что сейчас нравится больше?
Тяжёлый выбор, тем более что эти три действия для меня так связаны между собой, что иногда совершенно невозможно что-то прочитать и ничего не сказать по этому поводу, а то и написать. Наверное, когда мне хотелось писать, тогда я занимался журналистикой, но уже больше года ей не занимаюсь и не планирую в повседневном смысле. Возможно, будут какие-то отдельные проекты, но точно не работа с новостями и не написание рецензий. Сейчас мне больше хочется сказать самому.
А как бы вы сейчас сами себя обозначили с профессиональной точки зрения?
Я думаю, что если мы говорим не о внутреннем выборе, то на уровне социальных и профессиональных проявлений нашего «я», люди, принадлежащие к сфере гуманитарного знания — все обладатели множественных профессиональных идентичностей. В этом случае совсем непонятно, что писать в Википедии или на визитке. У меня нет визиток, потому что я, честно говоря, не знаю, что на них писать.
А Википедия хороша тем, что её можно править в любое время. И сейчас обо мне там, наверное, должно быть написано «Куратор документальных программ театра имени Йозефа Бойса». Но я думаю, мы все не сводимы к какой-то единой профессиональной сущности, и дальше будет только сложнее.
Но когда вы работаете над проектом, вам же важен профессионализм его участников? Вы же не возьмёте на работу повара, который увлекается светорежиссурой?
Ну, согласитесь, что, например, завлит театра — журналист, это не повар-осветитель. Это два разных проявления одной и той же профессиональной сущности. То же самое с изготовлением спектакля. Мы, конечно, пишем на афише: режиссёр, драматург, свет-звук-видео. Но у нас есть идея отказаться от этого, а писать только «Над проектом работали». В каком-то смысле так будет точнее, поскольку это в высокой степени коллективное творчество, где взаимодействие происходит по самым разным параметрам. Одна из важных вещей в современном театре заключается в том, что художник не может быть просто художником, а композитор — просто композитором.
Они не просто иллюстрируют главную мысль режиссёра или драматурга, они полноценно работают над тем, чтобы поставить зрителя в некоторые условия. Соответственно, их функции поменялись. Просто «подложить» звук или «выставить» свет — это уже не тот театр, который интересен. Сегодня это коллективная работа, где каждый, волей или неволей, меняет свои традиционные функции.
Что-то надо делать и с визитками, и с Википедией.
Подпишитесь на нас в Telegram
