Абсолютно голенький

Главный постмодернистский тролль российского интернета, городской скоморох и песенник-полиглот Псой Короленко добрался до Новосибирска с концертной программой «Чтоб вам было хорошо». Корреспондент Сиб.фм ненадолго отвлёк артиста от разглаживания бороды и расспросил его о допотопной музыке, давлении на зрителя и положении аутсайдера.

Вы относительно поздно начали выступать — уже ближе к 30 годам. А что было раньше? Совсем никак себя не проявляли?

К концу 90-х, когда состоялись мои первые известные концерты, была написана где-то треть всех моих песен, часть из которых я исполняю до сих пор. Петь в узком кругу я начал лет за десять до этого. У меня, кстати, есть целый альбом песен, написанных в студенческую пору. А вообще сочинять всякое такое я начал в ранней юности.

Вы же ходили в музыкальную школу, но, как я понимаю, высшего музыкального образования получить не захотели. Это был какой-то принципиальный момент или просто лень?

Я пять лет проучился в детской музыкальной школе имени Мясковского. Там пятилетняя вечерняя и семилетняя музыкальная школы были в одном здании и входили в одну структуру, их так и писали — через дробь. Поэтому, когда я окончил вечернюю школу, я стал выпускником музыкальной.

Совсем бросать музыку я не хотел, но все эти школьные процессы прилично поднадоели. И тут пошла обычная история с подбиранием песен, аккомпанированием самому себе. В общем, какое-никакое музыкальное образование у меня есть, за что я бесконечно благодарен моим учителям. На самом деле, я рос простым советским музыкальным мальчиком: из музыки выбирал Баха, из литературы — Пушкина.

А как у вас тогда сложилась эта занятная манера исполнения? Со стороны может показаться, что вы вообще чуть ли не первый раз в жизни прикасаетесь к инструменту.

Ну я могу, конечно, прикинуться дурачком, подмигнуть и ответить что-то в духе «ну вы же понимаете...». Не буду, сам не понимаю. Давайте лучше я у вас спрошу: в чём, собственно, заключается моя отрешённость от музыкального образования?

У вас вполне традиционные техники примитивистов и минималистов доведены до белого каления, до полного аутизма и вырождения. Такая дегенеративная музыка, в общем-то. Изюм в том, что это производит впечатление, за вами любопытно наблюдать.

Ну да, это сложный по сути, но простой по форме способ фортепианной игры. Мой мозг интуитивно отобрал минимум знаковых приёмов, таких как, например, использование тональностей с преобладанием чёрных клавиш, игра левой рукой октавами и так далее. То есть, если серьёзно анализировать, это разговор не про технику, а про усиление сценического образа артиста. Всё по Станиславскому: игра — это артистический жест.

Я демонстрирую утрированный образ фортепианной игры, виртуозную имитацию. Что можно ещё хотеть? Мечта!

Но, повторю, никакое дилетантство, никакой примитивизм был бы невозможен без учения, мучения и иногда сучения в родной музыкальной школе.

С допотопной музыкой разобрались. А изощрённость в текстах — на контрасте с простыми мотивами — вам зачем?

«Под покровом нощи» называется последний альбом Короленко, выпущенный в 2010 году

Это не специально. Так устроена моя муза, моё вдохновение, моё настроение.

Врёте.

Не вру и настаиваю на этом. Вот вы сочиняете музыку и стихи?

Нет.

Тогда вы не можете судить, вру я или нет. Вы должны спросить об этих вещах меня. Я всё вам расскажу. Я предоставляю вам шанс поверить уникальному, совершенно эксклюзивному искреннему признанию, которое вы, надеюсь, бережно донесёте до читателя. Ещё раз: так устроено моё вдохновение. В какой-то степени это моё интеллектуальное решение. В творчестве всегда есть баланс между спонтанностью, интуицией и выверкой. Мои тексты отвечают моему вкусу, моему внутреннему настрою, моему потенциальному запросу как слушателя.

И я бы не сказал, что мои песни изощрены. В них, скорее, прослеживается специфический темп, своя ритмика, индивидуальная подача. В одном песенном блоке есть много цитат из литературы, которые бушевали у меня в голове, не давали себя забыть и постоянно просились в песню, в другом — хотелось быть предельно ясным, не использовать словарную эквилибристику.

Так или иначе, в основном вы апеллируете к интеллектуалам и эрудитам.

Мне так не кажется. Они получают лишь бонус, считывая какие-то смысловые слои, узнавая цитаты. Человек, который этого всего не знает, почти ничего не теряет. Песня — жанр целостный, комплексный, синтетический, и обращается она к сердцу, а не к разуму.

Любой интеллектуальный слой — это не суть. Вот вообще не суть. Это такое полено смысла, которое мы бросаем в костёр чувства.

Ровно из тех же соображений я вставляю в песни куплеты на иностранном языке — ради психоделического эффекта. Песня должна цеплять. Пусть даже будет негативная реакция, пусть человек придёт на концерт с желанием двинуть певцу по морде, но придёт.

В 2000 году Короленко написал эссе «Кот внутри», посвящённое Уильяму Берроузу

По поводу ваших концертов: мне всегда казалось, что они скорее проходят по разряду современного искусства, а точнее — инсталляции, нежели музыкального действия. Вы, с вашей манерой игры, включающей бесконечные диалоги со зрителями и хоровое пение, постоянно пытаетесь охватить всё пространство зала. Как Малевич, который на выставках полностью завешивал стены картинами. Вы, по-моему, приверженец такого же тотального давления и влияния на слушателя.

Пожалуй, вы правы. У меня, что называется, на морде это написано. Я такой немного экстравертный тип, и то, что в других людях можно разглядеть спустя годы общения, в моём случае открывается уже на второй песне. Что касается тотальности влияния, то стремление к нему заложено в любом артисте. И мне, несмотря на то, что многие мои вещи носят интимный, лирический характер, тоже нужно внимание. Отсюда разговоры, условно постмодернистские шутки (к постмодернистам я себя не отношу). Это базовая, универсальная вещь, идущая от нарциссизма любого артиста: не будешь влиять на зрителя, он встанет и уйдёт.

Мне повезло. На сцене я ничего не играю, вот буквально — такой, какой есть. Абсолютно голенький каждый раз.

В этом смысле я самый обычный, даже архетипический бард — автор и исполнитель. Как Высоцкий, например.

У Высоцкого много песен от чьего-либо имени: военного, моряка, туриста, спортсмена, пьяницы — кого угодно, то есть ролевой лирики, которой у вас вроде бы нет.

Ролевой — нет, но сама лирика сохраняется. Высоцкий пропускал через себя образы, а я пропускаю культуру. И отнюдь не ради постмодернистской игры в бисер, она просто вибрирует у меня в голове.

«И счётчики Гейгера, и щёточки Альцгеймера, и локоны Эйнштейна, и тапки Витгенштейна, и маятник Фуко, и сам Фуко», — поёт Короленко в песне «Остров, где всё есть»

Между прочим, у меня нет ни одной песни, полностью состоящей из цитат. Ни одной! Есть отсылки, но в искусстве никак иначе не получится: оно динамично во взаимодействии с традицией. Плюс цитаты плотно зацементированы авторской мыслью, поставлены в ту позицию, в которую её мог поставить только один конкретный человек. Даже в мозаике цитат есть авторство, личность очень важна.

Могу сказать, что я вижу этот «шум цитат» как самый настоящий реализм. Воспроизведение информационного поля, как оно есть. Наверное, не всегда в моих песнях можно найти нарочитую злободневность, но они, безусловно, актуальны.

Вам удобно находиться в положении аутсайдера и маргинала?

Не назвал бы себя маргиналом, но, с другой стороны, творческой задачи по захвату планеты я тоже не ставлю. Количество моей аудитории меня устраивает. И уж тем более сейчас — когда есть интернет. Мне кажется, я вполне соответствую масштабу своей ниши, мне в ней комфортно. Никогда не считал, что мне нужно обязательно попасть на «Первый канал» или давать громадные шоу, как Мадонна. Хотя, конечно, если мне предложат её подменить, я не откажусь.