Мир глазами клоуна

Андрей Кислицин — артист пантомимы, клоун, актёр. К 29 годам Андрей успел поработать в Cirque du Soleil, основать собственный театр «МиМО» и даже станцевать танго с трактором. Корреспондент Сиб.фм побеседовал с артистом о видах публики, будущем пантомимы и об «универсальности» настоящего актёра.

Вы закончили Новосибирский театральный институт. Что заставило вас выбрать именно жанр пантомимы?

Я не особенно верю в слова, и мне вообще неинтересно работать в этом «драматическом драматизме». Мне нравится всё визуальное — клоунада, пантомима. Если выключить звук, то говорить будет уже картинка. Я сам воспринимаю мир глазами и воспроизвожу его тоже для визуального восприятия.

Считаете, что слова лгут?

Да, безусловно.

А почему пошли именно в театральный институт?

С самого детства я занимался во всяких КВНах, танцах, кружках, студиях, потом всё это логично перешло в театральный институт. Вообще, любое дело, где можно «покривлять Петрушку» — там я. Сейчас мне 29 лет, получается, что у меня 27 лет практики на сцене.

Пантомима сейчас воспринимается как такой «уличный» жанр. У него есть театральное будущее?

Тут сложно сказать. Вообще, всё, из чего состоит творчество театра «МиМО» — это палитра. Пантомима — одна белая красочка. А туда входят цирковое, визуальное, физическое искусство. Мы много миксуем. Как таковой классической пантомимы, как Этьен Декру, как Марсель Марсо, я не знаю. Классическая пантомима даже мне самому не особенно интересна. Она привлекает меня как краска в большом разноцветии.

Но пантомима не умрёт?

Нет, пантомима точно не умрёт! Всё: пантомима, комедия дель арте, хорошая клоунада — всегда будут жить. Это интернациональные жанры.

Работая в Cirque du Soleil, я понял, что меня понимают все нации. Если кто-то делает драматический спектакль, где много слов, и это рассчитано на русский менталитет, то я не знаю, как это примут, например, в Австрии.

Мне проще. Визуальный жанр для меня — чистое лицедейство.

А как возникла идея создать театр «МиМО»?

Немного спонтанно. Я вышел на улицу напротив Новосибирского театра кукол и станцевал танго с трактором. Потом нам это понравилось, и мы стали каждую неделю показывать маленькие перформансы по 40 минут. Денег ни с кого не брали, работали что называется «чисто»: без пошлости, без политики, религии. Концентрировались больше на сказках.

Театр «МиМО» — это не театр-здание, не театр-интернет, это просто моя энергия. Это атом, который «заводит» людей вокруг.

То есть вы никогда не поднимаете «острых» тем в своих выступлениях?

Нет, а зачем? Этого и так хватает. Выходишь на улицу и литрами «кушаешь». У меня дома нет телевизора, и я всем советую его не покупать. К тому же все эти «острые» темы — сиюминутные, они постоянно меняются. А такие вещи, как храбрость, любовь, вера, мечты — это вечно. Их я и использую.

Этьен Декру создал систему «Mime Pur» — «чистую» пантомиму, по которой актёр должен создавать на сцене образы всего окружающего мира, не прибегая к помощи других искусств

Шоу «Понты МиМО» — продолжение театра?

Я насмотрелся Мишеля Куртманша (канадский актёр и мим, — прим. Сиб.фм), молодого Джима Керри, мне понравился жанр, я захотел попробовать в нём что-то новое — микс пантомимы и стендапа. Тот стендап, который развит у нас в России, мне непонятен. А вообще этот жанр мне очень нравится, поэтому я решил найти свой уголок, когда человек рассказывает про себя, но при этом не пошлит, не дерзит и при жёстко «чёрно-рыжем» юморе старается вернуть человека в детство.

А комфортно всегда быть одному на сцене?

Где я один-то? Это бывает очень редко. Даже сейчас, в Новосибирске, я не один — я с предметом. Непонятно, что более интересно зрителю: хорошо обыгранный предмет или плохо воспитанный актёр. Cirque du Soleil — это вообще огромная компания, театр «МиМО» — это всегда минимум три человека.

Какие качества нужно иметь, чтобы преуспеть в подобном жанре?

Да всё на свете. Начиная от выработки в себе вкуса, заканчивая равновесием, «дыхалкой» и выносливостью. Музыканты настраивают свои инструменты, мы же настраиваем своё тело и им же излагаем. Мне не надо распеваться — нужно настроить тело: размять суставы, разогреть мышцы. Артистов моего жанра очень мало, потому что необходимо делать очень много вещей: от общей концепции выступления до выдёргивания скоб из сцены. И это правильно, в моём понимании актёр должен быть универсальным. Так было раньше — от этого и родилась комедия дель арте.

Чем отличается процесс репетиций в жанре пантомимы от репетиций в другом жанре?

Кардинально отличается. Там работают от внутреннего к внешнему, мы — от внешнего к внутреннему.

Нам не надо копаться в мелочах, мы работаем «большим лицом». Все свои перформансы я тщательно продумываю, я не могу играть на «чуть-чуть».

Есть человек около меня, есть человек через сто метров, и они должны одинаково получить удовольствие, одинаково понять смысл. Мы «бьём» на дальнее расстояние.

В ваших выступлениях очень много психологизма...

Ну да, и символизма тоже. Мы не разжёвываем. Иногда я могу позволить себе работать на порыве. Допустим, у меня есть барабан, и мне хочется побегать с ним и со шваброй по кругу. Если я вижу в этом символ, то делаю это не думая. А в драматическом театре тебе очень много людей скажут на это «нет». Вообще, всю чушь, которую мне приносят, смотрю, потому что никогда не угадаешь, где «стрельнёт». Визуально это может смотреться странно, но я подгоняю это под свои рамки: не религия, не политика, не пошлость, не история ради шока.

В 1947 году Марсель Марсо создал знаменитый образ клоуна Бипа — клоуна с выбеленным лицом в полосатом свитере

Расскажите про ваш опыт работы в Cirque du Soleil. Сложно ли туда пробиться?

У меня рука лёгкая — всё, за что бы я ни брался, идёт лёгко. Создали театр «МиМО» в Новосибирске — нас сразу же забрали на два года в цирк Niagara. Стали делать что-то глубже — заехали в Петербург, в Москву. В Петербурге был кастинг в Cirque du Soleil, пришли около 800 человек, прошли четверо. Двое из них получили работу.

Cirque du Soleil... Это очень круто. Три года сказки. Это лучшая компания, лучшее шоу в мире. Я привык к сложностям, я люблю сложности, и там они были. Нужно было три года говорить только на английском, играть семь-восемь спектаклей в неделю, при этом раз в неделю меняя город. Попасть в Cirque du Soleil не так сложно — нужно там продержаться. Он не даёт расслабиться. Но мне это было в удовольствие.

А какая атмосфера среди артистов?

Супер! Ещё одна причина, по которой я ушёл из драматического театра — закулисье, там сплетни, зависть. В Cirque du Soleil проще. Здесь каждый профессионал своего дела. Я никогда не сделаю тройное сальто, а другой артист никогда не станет клоуном. Поэтому создаётся такая атмосфера, что никто ни с кем не дружит, но все друг друга очень сильно любят. Мы выдерживаем туры, жесточайший график, и никто не ссорится, не сплетничает. Все говорят на своём языке и на английском. К тому же я попал в шоу «Алегрия» — это двойной позитив. Это классическое шоу цирка, его душа. Все говорят, что если ты попал в «Алегрию», значит, ты попал в мечту.

Чем российская публика отличается от иностранной?

Вообще вся публика разная. Даже российская делится на Сибирь, Москву, Питер. Сейчас вкратце «заштампую». Ассоциации от новосибирской публики — открытость, любовь, чистота. Это для меня самый лучший зритель. Не из-за того, что он ещё что-то не видел, не из-за того, что люди не избалованны. Просто менталитет очень открытый, люди не скупятся ни на аплодисменты, ни на тишину, которая мне нужна. А дальше — всё по клише.

Москва ближе к Америке. Америка — совсем дети, которые без пуканья, хлопанья и постоянного шоу «выключаются» и не смотрят. Мне не нравится на них работать.

Канадцы примерно такие же. Французы — снобы, на них очень сложно работать. Они придираются ко всему: от костюма до интонаций голоса. Немцы — туда же, хотя они больше следят за светом, за звуком, за твоей телесной подготовленностью. Испанцы оглушат тебя аплодисментами, и там никто никогда не придёт вовремя, Cirque du Soleil постоянно задерживает там выступления. Итальянцы такие же. А маленькие страны, как, например, Австрия, ближе к французам, их очень сложно «пробить». Моя любимая сложная европейская публика — англичане. Если ты смешной — смеются, романтический — романтизируют, они честные.

Профессия не накладывает отпечаток на жизнь?

Я не знаю, а как? Не встаю ли я с сальто с кровати? Я позитивный по жизни, заряжаю всех позитивом, люблю шутить, веселиться, очень редко пребываю в депрессии. Единственная маленькая «пичалька» — когда нет работы. Временное затишье — и я становлюсь плохим человеком. А чем больше у меня работы — тем более я позитивен. Да и когда нет выступлений, мы очень много тренируемся. Просто приседаем, отжимаемся, качаем пресс, плечи.

Я не сумасшедший. Есть люди, которые хотят шоу ещё и в жизни, у нас вся эстрада ими забита. У меня всё разделено. Я же сам себе администратор. Чтобы организовать какое-нибудь шоу, нужно пройти большой путь. Тут не до выпендриваний.

Alegria — одно из самых популярных цирковых шоу в мире

Ваши шоу всегда очень экспрессивные, очень живые. Замечаете ли зрителей во время них, или они все сливаются в одно большое пятно?

Конечно, я всё вижу! Иначе зачем я это делаю? Я вижу публику, я её чувствую, я даже по дыханию понимаю, в каком жанре буду работать. В Новосибирске я уже понял, какой стиль буду использовать. У них на поводу я точно не пойду. Я пойду по своему пути и перестрою их к себе.

Всегда «перестраиваете» людей, или иногда бывает наоборот?

Тут такие маленькие нюансы... Даже когда я стою спиной к зрителям, я вижу их всех, потому что я — визуальщик. Я привык работать вкруговую. Работая для тех, кто стоит впереди, я должен помнить о тех, кто стоит сзади. Они заплатили столько же денег, они тоже хотят шоу. В общем, я постоянно вижу себя как бы в 3D.

Мы не творим на сцене ради того, чтобы проплакаться, выговориться, самоутвердиться. У меня есть точный посыл на зрителя, и я жду отдачи.

Всегда ли получается работать без инцидентов?

Да у нас миллиард этих курьёзных случаев. В Петербурге сумасшедшая тётенька вышла на сцену и начала громить декорации.

Вы тогда вышли из образа?

Нет, а непонятно, кто из нас был более сумасшедшим — я в образе, или она в настоящей жизни. Причём спектакль был немного про сумасшедших, про такую «жёлтую» тему. Я начал танцевать с ней танго, она пыталась пнуть меня в паховую область, оттаскала за волосы. Я повалил её на пол, попытался зацеловать.

Было много стычек с гопниками. Но там другой момент: если ты твёрдо «сидишь» в образе, то ты — «свой». Он может быть интересным партнёром, а если он ещё и пьяный — с ним совсем интересно. Уличные истории абсолютно непредсказуемы. Когда я выхожу на сцену, то понимаю, что нет «коробки» — зритель не заплатил за билет, сел и сдался, и дальше мне нужно аккуратно сделать ему «операцию души». А на улице он тебе ничего не должен — развернулся, ушёл.

Чем вы будете удивлять новосибирскую публику, или это секрет?

Нет, не секрет. Не будет сегодня раздеваний, «валяния» в краске. Сегодня впервые театр «МиМо» и я связываются со звуком. Сегодня я буду очень сильно зависеть от звукорежиссёра — такого никогда не было. Один мой жест руки — один звук, поворот головы — другой. Я буду изображать человека, который поднял со дна моря большой бумбокс, этот человек ездит по городам и показывает его другим людям. Конечно, сегодня «поплюём» огнём, погремим хлопушечками. Просто получилось так, что мне удалось приехать только одному. Тогда я буду выступать с предметом.

А, и сегодня на «разорви голову» будет летающая рыба, которую я в итоге распотрошу, и из неё вылетит много-много шариков.

Всё будет в чёрно-золотой гамме.

Ещё сегодня в первый раз я буду использовать цирк — крутить русир, делать настоящий цирковой номер. Это в стиле театра «МиМО», такое импровизационное катание.

А что такое русир?

Это такое большое кольцо, в котором можно крутиться, стоя в полный рост.

А, просто встаёшь и крутишься...

Ну да, почти просто. Я на это годик убил.