Сложно представить научный бизнес без потребителей. Медиатором между обществом, бизнесом и учёными выступает наноцентр, который претворяет в жизнь востребованные технологии. Сиб.фм совместно с Фондом инфраструктурных и образовательных программ «Роснано» открывает спецпроект «Технологии & инновации». Мы поговорили с генеральным директором наноцентра «Сигма.Новосибирск» Луизой Лесной о том, как совместить науку и прибыльный бизнес, и почему комфорт мешает развитию проектов.
Луиза, почему большинство научных разработок ориентированы на производство?
Каждый человек задаётся вопросом: «Что мне, потребителю, от того, если где-то учёные изучают какие-то процессы?» Восприятие жизни стало индивидуальным, и обществу захотелось использовать научный продукт лично. С одной стороны, это плохо, потому что раньше люди росли с пониманием, что живут в великой стране с потенциалом развивать фундаментальную науку. Однако в СССР была система внедрения науки в промышленность, например, в разработки военно-промышленного комплекса. Потом случились коренные изменения в стране. И уже несколько лет в России приходится с нуля создавать инновационную экономику.
Создание наноцентров связано с переустройством на инновационную экономику?
Скорее, это устройство новых инструментов. Наноцентры — часть деятельности «Роснано». Есть большое «Роснано» — крупные инвестиции в большие проекты и компании, грубо говоря, инвестиции в «заводы-пароходы». И есть «маленькое Роснано» — сеть наноцентров, в том числе и «Сигма», во внимании которого малый и средний бизнес. И в отличие от «Роснано» мы имеем возможность инвестировать на первоначальном этапе проекта — это, практически, посевные инвестиции.
Более 1600 заявок на проект рассмотрены наноцентром
Расскажите, как к вам попадают проекты? Вы их отбираете?
Мы не отбираем проекты, а конструируем их вместе с командами, которые к нам приходят. Первые два года наноцентр «Сигма» жил в логике венчурного фонда и отбирал проекты — не самый плодотворный период нашей жизни. Мы отсмотрели почти все достойные идеи, которые только были. Может показаться бахвальством, но это так. Сейчас мы живём в другой логике: не отбираем проекты, а вместе с носителями идей, которые сами обращаются к нам, пытаемся переконструировать проект так, чтобы он был интересен рынку.
Это подход всех наноцентров?
Да, это общая стратегия. Однако, у наноцентров есть отличия, связанные со спецификой региона. У каждого своя история, но уклад работы с проектами актуален для всех.
Как особенности региона сказываются на работе «Сигмы»?
Наноцентр «Сигма.Новосибирск» расположен в особой точке на карте страны, я не преувеличиваю. Академгородок — это место с высоким научным потенциалом, что видно даже по мыслям его жителей. Предполагалось, что здесь есть передовые инновационные разработки, полезные для наших промышленных предприятий. Оказалось, что всё не так просто.
Не все разработки нужны современному миру, потребителю и не все проекты можно переформатировать под нужды производства.
Многое из того, что сейчас делают научные институты, просто не востребовано рынком.
Вы имеете в виду, что некоторые лаборатории занимаются наукой ради науки, и предпринимателю это не выгодно?
Подходы к науке сотрудника научного института или предпринимателя промышленных разработок разные. Как сказал физик-ядерщик Лев Арцимович: «Наука — это метод удовлетворения собственного любопытства за счёт государства».
А инновации — это когда вы за счёт науки зарабатываете деньги.
Как показывает практика, этим занимаются разные люди. Сотрудники научных институтов в редких случаях могут быть предпринимателями. Дефицит проектов, который есть в Новосибирске, как и в других городах, связан с нехваткой предпринимателей. К сожалению, людей, готовых претворять в жизнь научные идеи, не так много, как кажется. Предприниматели — это такие специальные люди, готовые рисковать, брать ответственность, готовые всё потерять и начать бизнес сначала. Их нехватка, как мне кажется, связана с тем, что в нашей стране у них нет дополнительных стимулов к развитию (стимулов к предпринимательской активности у нас вообще маловато). Наша задача — найти таких людей, подружиться с ними и включить в орбиту своей деятельности. Сегодняшняя ситуация — это не дефицит идей и не дефицит денег, это — дефицит людей.
Как наноцентр может разобраться с проблемой нехватки предпринимателей?
Мы ищем решения, которые востребованы в промышленности, и пытаемся помочь предпринимателям оптимизировать свои затраты и минимизировать риски, перестроить идею — сделать бизнес.
У каждого центра своя специализация. Что делать, если появился перспективный, успешный в будущем проект, но наноцентр в этой сфере не нарастил компетенцию?
Поэтому создана сеть из 11 наноцентров. Когда у нас есть задача, адекватность решения которой мы не можем оценить, то подключаем коллег — соседей. За три года работы наш наноцентр уже накопил опыт и может транслировать его через сеть. Трёхлетний наноцентр и годовалый — это две большие разницы или четыре маленьких, как говорят в Одессе.
Функционирующая сеть наноцентров — это история про бизнес, вовсе не про науку.
Конечно, про бизнес. Если ко мне приходят и говорят, что есть замечательный проект, в который нужно вкладывать сто лет по восемь миллиардов, и после этого у нас появится какой-то передовой проект, то это не моя история, а другого института развития.
Моя задача — инвестировать в проект и заработать денег.
Работают ли у вас научные сотрудники?
Научных сотрудников у нас нет. Для оценки научной составляющей каждого проекта создан инвестиционный комитет, в который входят сотрудники различных компаний и институтов развития. У нас есть люди из Сколково, представители крупных промышленных компаний, специалист из Технопарка. В инвестиционном комитете работают люди с научными степенями: они имеют не только экономическое образование, но и опыт в научной сфере.
Инвестиционный комитет принимает решение, вкладывать ли в проект инвестиции?
Это первая ступень одобрения проекта. Инвестиционный комитет говорит наноцентру перспективен ли проект и, если да, рекомендует выносить его на совет директоров, где принимают решение по финансированию. Иногда комитет фиксирует: «Решение, конечно, интересное, но оно не даст вам выхода на рынок». Мы не частная компания, а один из государственных инструментов поддержки. У нас достаточно сложная корпоративная структура и сложный механизм принятия решений, но это механизм нужен для принятия адекватного решения.
Вы говорите о сложностях, но, если я правильно понимаю, одна из ключевых задач наноцентра — это создание комфортных условий для стартапов. Насколько эти условия тепличные?
Не тепличные совсем. Мы можем взять на себя некоторую часть головной боли предпринимателя, рисковать вместе с ним, но все риски мы на себя не возьмём. Мы не выдаём гранты, а это значит, что все деньги должны быть возвращены. И нужно отдавать себе в этом отчёт.
Наши деньги дороже, чем гранты, но дешевле, чем деньги банков.
Наши условия комфортнее, чем в кредитных организациях потому, что мы готовы погружаться в проект, принимать его трудности, пытаться решить их вместе с командой проекта, реструктуризировать обязательства предпринимателя, которые он не успевает выполнить, готовы быть гибкими, но от нас невозможно отделаться отчётом. Расскажу байку про Анатолия Чубайса: кто-то из заявителей долго-долго ходил и носил свой проект в «Роснано», проходил долгие экспертизы, долго-долго ругался, устал — нашёл деньги в другом месте и сделал всё сам! Когда об этом сказали Анатолию Борисовичу, он ответил: «Слава богу! Значит, человек идёт правильным путём, и мы ему не нужны». Так вот, когда предприниматель говорит, что с нами некомфортно, и при этом продолжает проект, значит, он всё делает правильно.
Если деньги возвратные, то что делать с компаниями, которые прогорели?
Один из самых важных вопросов для нас. Есть несколько компаний, что сейчас делать с которыми мы не знаем. По-хорошему, их нужно закрыть. Но мы приняли решение не закрывать ни одну компанию, у которой есть трудности и стагнация в развитии, а переконфигурировать бизнес. Мы не знаем, насколько это успешный путь. Анатолий Чубайс в своём интервью сказал, что 70-80% компаний, которые мы запустим, умрут. Хотелось бы, чтобы этот процент был поменьше.
Часто от людей из «Роснано» можно услышать фразу: «Товаром становится не только сам продукт, но и компания». Расскажите, что под этим понимается?
— Это значит, что существует два вида предпринимателей. К первому относится человек, который хочет построить для себя свечной заводик. У него есть идея, над которой он хочет работать всю жизнь, чтобы развивать заводик. Это очень хороший тип людей — такие целеустремлённые товарищи, и с ними комфортно делать проект.
Мы должны понимать, когда нужно выйти из проекта, потому что у нас нет стремления сидеть в компании и строить с ним всю жизнь свечной заводик. Нам нужен заводик по производству компаний.
Второй тип — серийные предприниматели, которые запускают новый бизнес каждые три-пять лет. Они стремятся не свечной заводик построить, а регулярно запускать бизнес и на этом зарабатывать. И их ещё меньше, чем первых. По сути, наш наноцентр подменяет серийного предпринимателя, пытаясь построить некоторое количество компаний и выйти из них. При этом нет противопоставления — продать продукт или компанию. Получается, что компания должна продать продукт, чтобы мы могли продать компанию.
Разработки наноцентра ориентированы на российский рынок или мировой?
Мы для себя точно понимаем, что нет российского, индийского или американского бизнеса, а есть мировая история. Если ты реально хочешь создать технологию, которая будет востребована, то ты должен ориентироваться на тренды, в которых работают мировые лидеры. Нужно вести с ними диалог и обеспечивать трансфер технологий оттуда сюда — в этом нет ничего зазорного. И пытаться обеспечить трансфер наших идей туда — это очень сложный путь. Например, сейчас в медицине востребовано не столько лечение, сколько диагностика и правильное понимание своего тела и рисков своего организма. На этом растут многие прорывные технологии. Мы отказались от фармацевтических проектов, потому что через «большую фарму» прорваться нереально. Скорее, это формат большого «РОСНАНО». Тем не менее в Биотехе есть небольшие компании, которые в данном направлении могут выстрелить.
Тест-система, позволяющая выявлять рак на ранней стадии?
Да, это очень модное направление, можно сказать, на острие мирового тренда. Рак молочной железы — это очень опасное заболевание. В Америке смертность за последние годы сократилась в разы, потому что правильно построена диагностика — каждые полгода женщина проходит обследование. За счёт этого рак ловится на ранней стадии, значит, он в 98% случаев излечим, чаще всего, безоперабельно. Цифра совсем другая, если сравнивать с четвёртой стадией, где смертность составляет до 60%. Ранняя диагностика — это когда ловишь предрасположенность, даже если у тебя ни один современный метод диагностики не фиксирует даже первой стадии, зная, что в обязательном порядке нужно наблюдаться у врача. Такая разработка прошла путь от фундаментальной науки, когда впервые был расшифрован геном человека. Это было так недавно и очень дорого. Постепенно получилось секвенировать ДНК за доступную для каждого человека сумму. Мы идём дальше — компания «ЭпиДжин» выпустила тест-систему для ранней диагностики минимум четырёх видов рака, которая будет стоить порядка двух тысяч рублей. Такую сумму может себе позволить 90% жителей страны, и она намного меньше средств, которые нужно тратить на лечение. Встраивая технологию в обязательные медицинские осмотры, мы изменяем ситуацию с заболеваемостью. Но это бизнес. «ЭпиДжин» может заинтересовать и «большую фарму», и государство, и крупные компании, и потребителей.
Есть ли такие разработки у «Сигмы» совместно с «НЭВЗ-Керамикс»?
«НЭВЗ» делает большой проект: переустройство производства и запуск новых продуктов, таких как бронекерамика, медицинская керамика. Это большие проекты с большим «РОСНАНО» — масштаб не наш. Но у нас создана общая компания «Нанокерамикс», которая занимается инкубированием проектов — это такие разработки, по которым ещё сложно сказать, дойдут ли они до потребителя. Мы поставили оборудование для лаборатории «НЭВЗ», в котором собраны приборы, позволяющие быстро изучить свойства керамики. Они не уникальные, но если раньше нужно было проехать по нескольким институтам, чтобы проверить тип материала и его физические и химические свойства, то сейчас это можно сделать быстро и в одном месте.
Есть ли пример проекта, который в ближайшем будущем станет полноценной самостоятельной компанией?
Это металлургическая платформа, где фактически закончена работа по модификации чугунов. Мы понимаем, что сможем продать технологию и выйти из компании, но набрав определённое количество исполненных заказов с этим продуктом. Дело в том, что невозможно прийти к производителю, который использует чугуны для производства деталей, и сказать ему: «У нас такая прекрасная технология, купи её пожалуйста». Он ответит: «Вы с ума сошли! Компания, которая образовалась два года назад, будет мне рассказывать, какие должны быть чугуны?». Соответственно, стратегия работы компании устроена следующим образом: у нас есть продукт, в данном случае, сплав бронзочугуна, и мы понимаем, какую номенклатуру изделий из этого металла можно делать у себя на маленьком производстве. Выпускаем экспериментальную партию зубцов, втулок и других деталей из этого металла и, проведя испытания, продаём их. Так получаем адекватные данные о том, как ведёт себя этот металл в изделии. Только тогда можно говорить о продаже компании. Этот горизонт выхода для «Бронзочугуна» уже виден, если взять хорошую оптику — не театральный бинокль, но уже и не телескоп.
Получается, что компании становятся самостоятельными и выходят из-под крыла наноцентра. Что же происходит с менеджерами, которые работают в наноцентре над проектами этих компаний?
Мне бы хотелось, чтобы они покидали наноцентр вместе с компаниями. Правильная и приятная миссия — растить этих людей до состояния предпринимателей и отпустить. Это сложно потому, что предприниматель — тот, кто всегда рискует, а менеджеры, в общем-то, живут в комфортной среде. Чтобы сделать такой шаг, нужно иметь высокую долю авантюризма.
14 лет назад была расшифрована структура человеческого генома
Луиза, задам болезненный вопрос. Не так давно в России появились законы, которые касаются инноваций. Если бы у вас была возможность убрать один закон из списка существующих, какой бы это был закон?
Мой личный жизненный опыт говорит, что нужно работать в том поле, которое у тебя есть. Для меня нет поля, в котором невозможно работать. К сожалению, законодательство устроено так, что малому и среднему бизнесу очень сложно, а инновационному — ещё сложнее. Налоги тяжёлым грузом ложатся на предпринимателей. Если налоговая база растёт, то её пытаются вывести в серую зону. Наноцентры не могут себе этого позволить, потому что мы работаем с федеральными деньгами. Устраивая человека на работу в стартап, мы платим большие суммы. А для стартапа каждые сто тысяч рублей — это большая сумма. К сожалению, у государства стоят другие задачи. Мне кажется что невозможно повысить качество жизни за счёт социальных выплат, наращиванием государственного аппарата, но это можно сделать за счёт развития малого и среднего бизнеса.
Вы единственная в России женщина-руководитель наноцентра. Нравится?
В связи с тем, что в наноцентре гендерный состав примерно одинаковый, нам кажется, что мы по-разному принимаем решения, задействуя разные участки мозга. Мне кажется, женщины — более гибкие, легче приспосабливающиеся к обстоятельствам существа. У нас меньше желания бороться. В каких-то ситуациях это неприемлемо, но иногда важно сделать шаг назад. Мне кажется, что моя гендерная принадлежность даёт некоторые преимущества. Я могу без стеснения сказать — не понимаю, объясните. В этом плане я даже пользуюсь своим гендером и благодарю мужчин за то, что они помогают принимать решения и могут объяснить, что они планируют.
Подпишитесь на нас в Telegram
