Первая жертва - правда [18+]

В этом году программу седьмого Фестиваля немецкого кино в кинотеатре «Победа» существенно обогатил показ документальных фильмов немецкого режиссёра Харуна Фароки. Ценители кинематографа знают, что режиссёром его можно назвать лишь условно, поскольку его деятельность находилась на грани между киноискусством, политическим активизмом и научным исследованием. В Новосибирске ретроспективу работ Фароки представил его последователь, киевский режиссёр Алексей Радинский. Журналист Сиб.фм поговорил с документалистом о гражданском обществе, свободе самовыражения и о противопоставлении документального кино телевидению.

Алексей, расскажите, как вам довелось работать с самим Харуном Фароки?

Во флаере мероприятия указали, что я его ученик и последователь. Это, конечно, незаслуженный комплимент. Но мне самому, как документалисту, посчастливилось участвовать в одном проекте Харуна Фароки «Труд одним планом», который он проводил в Москве в прошлом году. Он собирал группы документалистов со всех стран и работал с нами над серией короткометражных фильмов о роли труда в современном обществе, мы снимали для его проекта.

Чему лично вас он научил?

Фароки слишком своеобразный автор, поэтому я не могу сказать, чему я формально у него научился. Он привнёс в кино такое явление, как, например, киноэссе или видеоэссе. Это такой определённый подход к кинопублицистике, как к политическому комментарию, как к научному кино.

Есть определённые привычные жанры. Например, в советском и постсоветском кино было такое явление, как научно-популярное кино, была просто документалистика, а была и кинохроника.

Так вот Фароки — один из основоположников жанра киноэссе, который оказал большое влияние на кино. И мне это важно, потому что это выход кино за собственные рамки. Не в смысле какого-то радикального эксперимента, а в том смысле, что это фильмы, которые являются одновременно научными исследованиями.

Например, Харун Фароки очень часто говорит о художественном образе, который используется не только в искусстве, но и в общественной жизни, в медиасреде, на войне. Его фильм «Рабочие покидают фабрику», который я представил среди прочих, был снят ровно через сто лет после изобретения кинематографа и, по сути, является ремейком самого первого фильма в истории кино с таким же названием, снятого братьями Люмьер в 1895 году.

Этот ремейк анализирует ретроспективу ста лет истории кинематографа: те социальные изменения, которые пережил не только мир кино, но и само общество.

Вы не только режиссёр, но ещё и журналист. Каким путём пришли в эту профессию?

Я работал кинокритиком, писал о кино. Ну и, естественно, анализируя фильмы, невозможно не писать об обществе, о политике. Сейчас я не занимаюсь журналистикой как таковой, занимаюсь больше публицистикой, эссеистикой, а ещё изданием и редактированием журнала «Политическая критика» (это такой нерегулярный альманах).

Вы всерьёз работали кинокритиком? В чём же заключается роль современного кинокритика, по-вашему?

Работа кинокритика имеет смысл, когда он пишет об обществе, когда он замечает и описывает проблемы человека через их репрезентацию в кино.

В жизни мы не всегда можем увидеть, что именно важно в нашем обществе. Кино же давит на болевые точки, а кинокритик их интерпретирует, усиливая этот эффект.

Но сегодня кинокритика — это часть выхолащивания публичной сферы, потому что тот, кто пишет о кино, стал просто обслуживать интересы потребителя: мол, это хороший фильм, это плохой фильм, на этот пойдите, на этот не пойдите. Только это не имеет смысла, это вообще не кинокритика.

Так кто же вы всё-таки больше: публицист или документалист?

Я всё время стараюсь делать и то, и другое. Буквально сейчас закончил делать фильм, который является хроникой Майдана. Мы работали над этим много месяцев, снимали всё, что происходило. Получился короткометражный фильм, который исследует феномен Майдана в развитии. Не весь феномен, а одно из его проявлений, которое прослеживает логику восстания.

Как вы это делали?

41 фильм снял немецкий кинорежиссёр и сценарист Харун Фароки

Вместе с несколькими операторами просто документировали всё происходящее вокруг Майдана, не имея изначально готового плана. Мы сделали сначала пять или шесть десятиминутных роликов, которые немедленно выкладывали в интернет. После я понял, что всё это складывается в небольшой фильм, который не претендует на полноту охвата, но определённая логика в нём видна.

Как он называется?

«Интеграция».

То есть, вы сейчас говорите о событиях, связанных с Майданом? Но это же, наверное, очень смело.

Почему? На самом деле, сейчас у нас не делает об этом фильм только ленивый. У нас огромное количество разных фильмов на эту тему. Это очень благодарная тема и важная. В Украине сегодня огромный интерес к документальному кино, в частности, в результате Майдана. Более того, есть абсолютно блестящий фильм, который лично я даже не пытался превзойти. Это фильм Сергея Лозницы «Майдан». Большая радость, что он смог его снять.

Скажите, а среди российских документалистов есть успехи?

Да, мне нравится фильм Павла Костомарова, Александра Расторгуева и журналиста Алексея Пивоварова «Срок». О российском протестном движении. В этом году вышел. Он вырос из онлайна, из медиа-активизма, так скажем. Я политически с ним не согласен: видно, что люди не очень, наверное, разобрались в том, что произошло. Но с точки зрения документалистики этот российский фильм важен.

То есть, вы с ним не согласны, но — всё равно хороший фильм? Это как?

С политической точки зрения не согласен, но — да, хороший — в плане новаторства. К тому же, я считаю, что документальное кино может компенсировать отсутствие политической дискуссии в публичной сфере.

Вот в идеальной ситуации телевидение ведь не для того нужно, чтобы пудрить людям мозги.

Оно необходимо, чтобы была публичная сфера, в которой можно обсуждать важные для общества вопросы. Телевидение эту функцию не выполняет.

В России?

Вообще в мире. Но документалистика может (что и делает) эту нишу занимать. И сейчас её органическая среда существования — это интернет. Гражданские медиа, медиа-активизм.

По сути, это такая попытка формирования гражданского общества?

Да, именно так.

Алексей, всё-таки хочу задать вам вопрос как человеку из Киева. Сегодня очень много чего говорят на тему взаимоотношений Украины и России. Как лично вам видна эта ситуация?

Я считаю, что нужно говорить прямо: сегодня, к сожалению, между нашими государствами идёт война. Она официально не объявлена, но она реальная.

Как думаете, к чему ведёт такое столкновение двух наших изначально, в общем-то, братских народов?

Агрессия растёт между режимами. А вражда между самими людьми, между русскими и украинцами, думаю, пройдёт очень быстро. Но всё-таки, мы находимся ещё в самом начале пути, всё только начинается, к сожалению. Машину агрессии очень сложно остановить, когда она уже запущена.

А вы как публицист или — в широком смысле — всё же как журналист что скажете о современном положении медиасреды?

На войне первая жертва — это, как известно, правда. Многие медиа приняли на себя функции контрпропаганды. Часто бывает сложно отличить контрпропаганду от пропаганды. Некоторые журналисты сознательно распрощались с объективностью, чтобы противопоставить очень мощной российской пропагандистской машине что-то своё. Конечно, аналогичную силу мы противопоставить не можем, потому что в России слишком много.

Телевизоров?

Телевизоров, денег... Думаю, это хорошо, потому что сразу становится понятно: заниматься пропагандой в ответ абсолютно бессмысленно, просто потому что лучше в ответ показывать более реальную ситуацию, так как именно она в конечном итоге действует против того, что говорится на российском телевидении.

Но это я говорю сейчас больше о желаемом, чем о действительном, ведь вы же понимаете, что заниматься журналистикой намного сложнее, чем политической пропагандой.

И, к сожалению, в плане пропаганды Россия будет выигрывать, но это будет вредить ей же.

В некоторых ваших публикациях вы очень остро высказываетесь по поводу несвободы представителей ЛГБТ-сообщества. Для вас принципиальна свобода этих людей?

Я вообще за свободу самовыражения. Это достаточно универсальная ценность. И она не сводится принципиально к свободе ЛГБТ. Это в принципе проявление каждого живущего на свете человека.

Я не отстаиваю конкретно интересов геев, я отстаиваю свободу человека в принципе. Но они чаще всего первыми являются объектами общественной агрессии и атаки.

Почему так происходит, как вы думаете?

Когда идёт консервативное наступление на свободы, то почему-то первыми в России и в Украине тоже попадают под атаку именно секс-меньшинства. А вот почему — это вопрос сложный.

Евреи, геи... Как обычно... Способ властей манипулировать?

Да, и этому есть психологическое объяснение. Вот почему, к примеру, евреи были такой удобной фигурой врага? Не потому, что они отличаются. Они не отличаются от европеоидной расы так, как отличаются, например, афроамериканцы. Евреи такие же: вот я еврей, например.

Но вот в чём парадокс: еврей — это одновременно и другой, и такой же, как я.

От того, кто другого цвета кожи, легче дистанцироваться: он просто чужой. А евреи — это как такой «внутренний враг», который почти такой же, но всё-таки не такой, и который среди нас. Точно так же и с геями. Думаю, что люди, которые агрессивно реагируют на них, имеют собственные нерешённые внутренние конфликты, более того, чаще всего они боятся, что этот враг сидит и у них же внутри.

В 2010 году Европейский суд по правам человека постановил, что Россия нарушает Конвенцию о защите прав человека и основных свобод, дискриминируя гомосексуалов

Кстати, буквально на днях из нашей страны уехал гей-активист Кирилл Калугин. Он известен уже во всём мире тем, что вышел на Дворцовую площадь Санкт-Петербурга в День ВДВ с радужным флагом, на котором была надпись чёрным по цветному: «Моя свобода защищает твою». Вы согласны с этим лозунгом?

Слышал про этот случай, но про надпись не знал. Да, я согласен, потому что можно посмотреть на недавнюю историю России: с чего началось закручивание гаек? С наступления на права секс-меньшинств, которые и так сидели в России ниже травы. И все эти запреты, которые сегодня есть, начались именно с ущемления прав геев. Хотя, когда наложили запрет на гомосексуальную пропаганду, ничего и не изменилось, потому что её и так не было.

Таким образом, первый враг был найден?

Да, с этого всё и началось. Я считаю, что люди, которые убеждены, что они далеки и потому равнодушны к правам секс-меньшинств, всё равно должны быть с ними солидарны. Конечно, вы можете по соображениям христианской морали, например, не поддерживать их образ жизни, но как свободные индивидуумы вы должны понимать, что следующими обязательно будете вы.