Как вы там поживаете?

«Я раньше слышал, что здесь есть „дурдом“ какой-то и потом меня знакомые спрашивали, мол, ты же в дурке работаешь? Но я не предполагал, и другие сейчас не понимают, что это абсолютно другой мир» — в Тогучине в 100 км от Новосибирска всегда холоднее, белый снег хрустит под ногами, мороз заставляет натягивать шапки, даже когда мы с директором психоневрологического интерната быстрым шагом идём в соседний корпус. За жизнью в учреждении, о котором ничего никому не известно, наблюдал корреспондент Сиб.фм.

Тишину холла внезапно прерывают громкие звуки рок-н-ролла.

— Это что?

— Танцуют на репетиции, — совершенно серьёзно отвечает директор интерната Владимир Гаммершмидт и провожает в актовый зал.

На сцене несколько девушек и ребят вместе с художественным руководителем пытаются синхронно выполнять несложные движения. В креслах перед ними несколько человек постарше, их черёд репетировать ещё не пришёл.

Жизнь четырёх сотен умственно отсталых детей в доме-интернате под Новосибирском

В этих стенах живут бывшие воспитанники дома-интерната для умственно отсталых детей из села Ояш под Новосибирском, если ребёнку исполняется 18 лет и психиатр приходит к заключению о том, что самостоятельно он жить не сможет. Люди с психоневрологическими расстройствами, за которыми когда-то ухаживали родственники, но по разным причинам больше не смогли, пожилые люди с психическими нарушениями. Чем всё отличается от психиатрической больницы? Там основной профиль — лечение, человек может пробыть какой-то короткий период, специалисты могут добиться стабильности в поведении и выписать. Здесь живут постоянно.

Одна мелодия сменяет другую. На сцене остаются только девушки.

— Я разносторонний человек, как телефон сотовый, — садится рядом молодой кудрявый цыган Вадим Макаров. — Много функций у меня. Спортом увлекаюсь: тяжеловесным, лёгкой атлетикой. Танцую хорошо, выступаю, пою, работаю.

У Вадима есть невеста. Она тоже живёт в психоневрологическом интернате, только в Болотном.

По праздникам или выходным она приезжает сюда. Парень приносит из своей комнаты альбом. На большинстве фотографий светловолосая девочка:

— Это в 2010-м было, весной. Мы пригласили соседний интернат на свои соревнования, так и познакомились.

На одном из снимков девушка сидит за заставленным едой столом:

— Это, конечно, благодаря Владимиру Викторовичу, — комментирует Вадим и уже шёпотом добавляет. — Колымлю потихонечку.

— Несколько дней она может жить здесь. Вадим готовится к этому мероприятию заранее, — объясняет Владимир. — Он зарабатывает какие-то деньги — помогает бабушкам, дедушкам уголь, например, раскидать. Закупает разные продукты, конфеты, накрывает стол специально для неё.

— И что, когда-то они постоянно смогут жить вместе?

— Мы решаем вопрос с директором интерната в Болотном о переводе её сюда. Как в фильме «Кубанские казаки»: «Дам согласие жениться, но жить в наш колхоз!». Так и у нас, кадрами не разбрасываемся.

Вадим, как и большинство пациентов отделения реабилитации характеризуется прилагательным «сохранный». Он внятно говорит, фотографирует нас на память на свою камеру, рассказывает о своих достижениях, только в какой-то момент уже не может остановиться. Раскладывает грамоты, медали на диване в своей комнате и требует фотографа.

Репортаж из приюта для бездомных

Семейным союзам здесь не удивляются. Уже 15 лет вместе живут Татьяна и Александр. В их комнате стоит холодильник, микроволновка, телевизор.

— Её привезли сюда с Толмачёво. Я сам в интернате с 1989 года. Познакомились, общались, потом решили зарегистрироваться, написали заявление. Так и живём, — просто рассказывает историю отношений мужчина.

— Ой, господи! — вскидывает руки Татьяна. — Варенье варю и компоты сама делаю.

Семье на территории интерната выделили свой кусок земли под огород и угол в подвале для хранения овощей.

В это время на сцене появляется небольшого роста мужчина с густой шевелюрой, держится за спинку стула и очень хорошо поёт песню Андрея Макаревича про глупого скворца.

— Владимир Синица, — комментирует Гаммершмидт. — Бывает, у него наступает кризис. Может в последний момент сказать: «Я не буду выступать». Даже случай был, когда он в качестве протеста наголо побрился перед выступлением. Тоже с девушкой общаются они хорошо. Вот она его ждёт как раз, сопровождает постоянно, ухаживает за ним.

Владимир с трудом доходит до двери и держится за трость.

Зрители, всё это время сидевшие в креслах напротив, встают и поднимаются на сцену, оказываются солистами хора и запевают «расцветали яблони и груши...».

— Кто как поёт, зато так душевно. Там Лариса полненькая, за гармонистом. Иду раз по территории , слышу — кто-то поёт. Оглядываюсь, а это она ходит.

Они же большинство читать не умеют и учат всё со слов.

Репетиция заканчивается. Художественный руководитель спускается в зал.

— На самом деле, кажется, что сложно. В процессе работы я понял, к кому как нужно: кого-то можно ругать, кого-то хвалить, кого-то только ласкать. Так и работаем, — рассказывает Иван Соколов. Он, как и Вадим, тоже цыган по национальности. В интернате работает уже девятый год.

— Синица на самом деле сейчас пел вполсилы, он гораздо мощнее может. Великолепный чтец. Даже пишет стихи сам, правда, они у него такие жёсткие. Это, наверное, с жизнью связано. Чтобы спеть одну эту песню мы репетировали с ним две недели. То есть две недели каждый день он её пел по десять раз. Это всё-таки не совсем обычные люди, поэтому ему понять сразу очень сложно. Во-первых, надо понимать о чём песня, выразить это. Я вначале объясняю смысл. Потом начинаем разбирать нюансы голоса. Я ему объясняю: «Не старайся петь, как Макаревич. Это Макаревич, он уже спел, ты так не споёшь. Ты спой её по-своему».

Бывает, отказываются: «Я не хочу петь». Я им говорю: ладно, хорошо, не хочешь — не пой, не танцуй, ничего не делай. Что тогда в твоей жизни будет? Смотри, если бы я не отдыхал, только бы работал и не занимался ничем другим, то мне было бы скучно жить. Тебе будет очень скучно жить. И в конце концов они начинают понимать, что да, действительно, тебе же это самому приятно, а тебя слушать другим приятно. Ты посмотри, говорю, на лица людей, когда ты поёшь, они радостные, заинтересованные, ты приносишь какой-то позитив, значит, ты в своей жизни делаешь что-то хорошее.

К директору в это время подходит бабушка Рита и улыбается практически беззубым ртом:

— Я тебе открытку написала! — звонко говорит она.

— Хорошо, поздравить меня хочешь?

— Да, я всегда поздравляю. Ты меня тоже поздравишь?

— Конечно, поздравлю!

Каждую пятницу в этом зале проходит дискотека, по субботам показывают фильм.

— Работал в министерстве социального развития специалистом. Участвовал в проверках, выезжал в учреждение, — рассказывает Владимир Гаммершмидт по дороге в другой корпус. На территории, обнесённой небольшим забором, часовня, под снегом спрятался фонтан. — Потом в 2010 году, когда умер Алексей Иванович, директор интерната, меня Сергей Иосифович (Сергей Иосифович Пыхтин — министр социального развития Новосибирской области, — прим. Сиб.фм) вызвал и предложил возглавить. Дал день на подумать, я согласился. Почему согласился? Не знаю. Сам родом с этого района, супруга тоже.

Может, кто скажет, с чего вдруг с города поехал? А для меня это особой проблемой не было.

Сейчас, наверное, ощущение, что это моя семья и мои дети, которые не могут защитить себя.

Мужчины выходят на улицу покурить и рассказывают фотографу про кризис на Украине. Гаммершмидт заставляет кого-то надеть шапки. В холле первого этажа на диванах сидят несколько человек и смотрят телевизор. Практически каждого директор знает по имени. Из своей комнаты выходит бабушка Рита и дарит ему потрёпанную открытку 1989 года, на обратной стороне крупными буквами поздравительный текст.

— Владимир Викторович, поздравляю с днём советской армии, — читает Гаммершмидт, Рита слушает и улыбается. — Хорошего вам здоровья, счастья в личной жизни вам, успехов вам. Как вы там поживаете? Как ваша семья? До свидания. Рита и Лена.

— А как же, надо. У него есть семья. Ты же меня с днём рождения поздравишь?

— Конечно, поздравлю. У тебя же скоро?

— Скоро, в феврале.

Практически все выходят из своих комнат поздороваться.

— Когда нас отоваривать будут? — подходит женщина в халате.

— Недееспособным гражданам мы не можем выдавать средства на руки. Часть берётся в качестве платы за обслуживание, часть остаётся у них на счетах. Они просят им что-то приобрести, пишут заявление или словесно говорят, кто не может. Комиссия это заявление рассматривает и принимает решение о приобретении.

На втором этаже парень гладит огромного пёстрого кота.

— Дэнька. В пять часов меня поднимает! Воду пьёт в ванной.

Это мой мальчик, шесть лет живёт. У нас ещё сиамская есть, чёрный и британочка.

Жить в интернате с кошками можно, каждая имеет паспорт с прививками.

— Для них это очень важно, необходима забота о ком-то. Даже всех собак соседских подкармливают.

В комнате отдыха крючком вяжет парень. За столом несколько человек под контролем педагога вырезают снежинки и приклеивают их на цветной картон.

— Я вот гладью не умею вышивать, а Анютка умеет, — смеётся педагог. — Я учусь, она на меня ругается: «Неправильно Вера Степановна!». Я вышила, а она всё распорола. Аня, ну покажи вышивку.

Аня долго не соглашается, но потом всё-таки идёт в свою комнату.

— Есть у них такое — специально унесут, спрячут, чтобы попросили. Сейчас она мимо нас проходила с пяльцем.

В программе реабилитации у каждого живущего здесь человека прописана трудовая терапия: летом выращивают в теплицах овощи, зимой и осенью убирают территорию, при помощи наставника, сами шьют простыни, пододеяльники, трусы и шторы.

За швейной машинкой сидит Надя Черепанова. Её волосы убраны в тугой хвост, в руках будущая ночная сорочка.

— Она у нас уже лет десять, — рассказывают специалисты. — Ей 37-38 лет где-то. Надя закончила художественное училище и уже на втором или третьем курсе художественной академии попала сюда. У неё даже муж был. Как написано в карте — попала в секту. Может быть, как-то наследственное проявилось. Она очень добрая, красиво рисует. Это всё говорит о чём? О том, что никто от этого не застрахован.