Люди не для галочки

Николай Тямин в Совете депутатов города Новосибирска старожил. Впервые он стал депутатом ещё в 2003 году, с тех пор трижды переизбирался и продолжал заниматься в совете тем, что ему близко — социальной политикой. Это и понятно: Николай Тямин бессменно руководит «Комплексным центром социального обслуживания населения» Ленинского района с 1994 года. Как убедился корреспондент Сиб.фм, именно поэтому все проблемы жителей округа он знает не понаслышке.

Это в Совете депутатов отпуск, а сотрудникам Центра социального обслуживания населения отдыхать не приходится. Так что где ещё найти летом председателя комиссии городского совета по социальной политике и образованию, как не на своём рабочем месте, в привычном кабинете на улице Котовского. Это здание известно многим жителям Ленинского района — тем, кто по каким-то причинам оказался в сложном положении, кому нужна материальная помощь или просто моральная поддержка.

Николай Андреевич, в социальной сфере вы уже больше двадцати лет. Такой немаленький срок! А как вы вообще оказались в этой профессии?

В августе будет 23 года, как меня пригласили на новую работу. Наверное, это было судьбоносное решение, если говорить немного пафосно. Хотя и неожиданное: я до этого был 12 лет детским тренером, а тут вдруг взял и сменил профессию. Но получилось то, что получилось, потому что в 90-х годах детские спортивные школы закрывали, и я остался без работы.

Побывал и дворником, и плотником, и кровельщиком, и вагоны даже с луком разгружал.

Вспоминаешь — романтично вроде. Но было непросто, поэтому предложение поработать в социальной сфере я принял. И как показала жизнь, не зря.

Вот вы сказали про 90-е годы, не вы же один тогда оказались, что называется, у разбитого корыта. Это было непростое время: многие теряли работу, пенсионеры месяцами не получали пенсии, рабочим задерживали зарплату. Люди шли к вам, наверное, целым потоком?

Время действительно было тяжёлое. К нам приходили люди со своими бедами — и мы как могли помогали им, хотя и сами не получали зарплату по четыре месяца. Мои работники тоже нуждались в социальной защите, но просто шли и помогали людям.

Наверное, только у нас в стране такое могло быть.

Для меня по истечении этого времени в голове не укладывается, как мы могли всё это выдержать, пережить, не сломаться и помочь тем, кто нуждался в нашей поддержке.

В Новосибирске служба социальной помощи населению была создана в 1992 году

А как вы выстраивали работу с нуждающимися? В советские времена же всё было иначе, а тут — капитализм, с одной стороны — новые русские, с другой — первые нищие. Общество же не было готово к такому резкому расслоению?

Тогда же не понимал никто, что такое социальная служба и что нужно с этим делать. Разбираться приходилось прямо в процессе. Первой задачей для нас стала раздача талонов на продукты. Потом мы выдавали по 150 рублей на хлеб, их тогда называли «кормовые». В буквальном смысле была работа «с колёс». Помню, мы договорились с совхозом «Обской» и сами выезжали туда, грузили овощи — капусту, морковку, свёклу — а потом привозили их и раздавали людям. Или вот мы просили в совхозах землю бесплатно для посадки картофеля, предлагали всем желающим присоединиться, вывозили их организованно на посадку-прополку-сбор урожая.

На ряд товаров в некоторых регионах страны талонная система сохранялись вплоть до 1996 года

Очень сложно было найти саму нишу: кто действительно малообеспеченный, кто нуждается в поддержке. Мы должны были за короткое время выбрать всех тех, кто нуждался — а это было непросто. Раньше же никаких специальных баз не было, как сейчас, мы их как раз и создавали. Что греха таить, разные люди были. Бывало, что приезжали на дорогих машинах за продуктами, раз выдают их «на халяву», что называется. Ну и выдавали, а что делать, если по бумагам положено.

Тогда же мы получали НАТОвские наборы — это подсолнечное масло, чечевица, галеты, другие продукты. Многие, наверное, помнят этот сухой паёк. Тогда ветераны, надо сказать, очень сильно обиделись на это. Они говорили:

«Как, мы же победители, а теперь нас американской едой кормят?!»

Но мы их успокаивали, потому что без этой помощи мы просто не смогли бы выжить. И мои сотрудники это понимали.

А кто тогда работал у вас? Насколько я понимаю, специально обученных людей в то время же не было?

В центр приходили обычные работяги, например, с заводов, которые в то время тоже массово закрывались. Коллектив тогда был большой, около 500 человек, и мы старались как можно активнее помогать всем. Правила работы создавали сами. Это с течением времени определились основные направления поддержки. В то время мы просто делили потоки людей: сначала к нам шли пенсионеры, потом — инвалиды, потом массово стали обращаться семьи с детьми. Именно мы в то время стали инициаторами открытия приютов временного пребывания для детей-беспризорников.

4061 детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, живут в настоящее время в Новосибирске

Дети-беспризорники в 90-е годы? Кажется, что это что-то из наследия Макаренко, из времени становления советской власти. Разве в ваше время это было актуально?

Конечно! Люди же теряли работу, оказывались на улице, многие начинали пить, им было не до детей, которые просто были предоставлены сами себе. Но надо понимать, что временное пребывание — это не детские дома. Тогда дети-попрошайки, например, или дети из неблагополучных семей помещались в удобные условия, где их кормили и поили, лечили и учили. Наша задача была — работать с семьёй, чтобы возвращать детей домой. Это было очень непросто, но сейчас я могу сказать точно, что с этой работой мы справились — и в 2007 году мы закрыли все такие приюты по Новосибирску, потому что потребность в них исчезла, когда заработала патронажная система.

В то время ещё достаточно остро стояла проблема с детскими домами. Каких только ужасов не рассказывали о том, как там живут дети и что с ними происходит потом. Что вы делали для того, чтобы её решить?

Когда я впервые стал депутатом, я внёс предложение по поводу семейных детских домов. Общество не было готово к такому повороту событий, многие в то время даже высмеивали родителей, которые брали детей из детских домов и получали за это деньги. Мол, всё это только ради зарплаты, а на детей им плевать. А я понимал, сколько средств тратится на содержание ребёнка в детском доме — и сколько уходит приёмной семье.

Но даже не это было определяющим. Главное — это вопрос социализации. Когда я получил закрытую информацию о том, какой процент детей из детских домов становится полноправным членом общества, я ужаснулся. Потому что это страшные цифры.

Всего три процента выпускников детских домов адаптируются нормально к самостоятельной жизни. Три процента!

При этом государство в то время тратило колоссальные деньги на содержание детдомов. И вот поэтому у меня возникло огромное желание изменить ситуацию.

Помню, я вышел на трибуну в горсовете и заявил: «Детские дома — это зло». Что тут началось! Меня разорвали, как Тузик грелку. Я такой критике подвергся... Но в итоге жизнь всё расставила по своим местам. Из тринадцати детских домов у нас осталось три. Ну неужели это не стоило того, чтобы тогда рискнуть и сломать чиновничьи стереотипы?

На ваш взгляд, что сейчас необходимо делать для того, чтобы изменить ситуацию в социальной сфере? Как помогать людям, как сделать так, чтобы механизм получения этой помощи был прозрачным?

Это сложная тема и вопрос не одного года, я думаю. Существует очень тонкая грань между нашей службой, пенсионным фондом, отделом компенсационных выплат, здравоохранением и отделами соцзащиты при администрациях. Мне кажется, что это вводит в заблуждение. Нужно в перспективе подходить к объединению этих структур. Всё это должно быть в одних руках в идеале, конечно, чтобы люди не путались и точно знали, куда надо пойти за помощью.

И нужно на государственном уровне делать многое для того, чтобы как можно меньше у нас становилось иждивенчества. Чтобы люди не просили денег, а могли устроиться на работу, например. Пусть не на полный рабочий день, пусть временно. Пусть государство даже будет в убытке поначалу, но нужно дать человеку возможность почувствовать себя востребованным.

В Новосибирске на учёте в комплексных центрах социального обслуживания населения состоят более 134 тысяч человек

Но социальная служба же всё равно поменялась за эти годы, нет такого наплыва нуждающихся, например, сменились приоритеты. Что стало иначе?

По сути, мы ушли от оказания только материальной помощи. По большому счёту, теперь мы оказываем услуги. Например, такую услугу, как помощь на дому, когда наш сотрудник приходит к пожилому человеку и убирается у него, моет окна или ещё что-то. Но знаете, что сейчас наши клиенты просят? «А поговорить?» Социальный работник для них становится ниточкой, которая связывает его с внешним миром. Ведь живое общение ничем не заменить. А с кем ещё общаться одиноким пенсионерам? С телевизором?

Или появилось желание у людей гулять. Они просят сходить с ними погулять, а у нас такой услуги нет! Или такая услуга, как чтение. Вот элементарно, люди нуждаются в том, чтобы им читали.

И мы движемся постепенно от материального к духовному. Это называется — полноценная жизнь.

И мы стараемся сделать всё, чтобы наши клиенты так и жили, хотя это очень непросто обеспечить. Потому что у социального работника есть регламент рабочего времени, на уборку и приготовление пищи у него всего 15 минут, допустим, ну где тут гулять или читать. Но они стараются. Потому что работать в этой сфере остались люди не для галочки, а по призванию.

Но это призвание, как видно даже по вашим сотрудникам, далеко не для всех. Новых людей же в вашу сферу приходит мало. Кто придёт на смену тем, кто помогает людям сейчас?

Это больная тема. Когда начался бум подготовки социальных работников, я обрадовался. К нам на практику приходило до ста человек. Мы в них вкладывали душу, были наставниками, по 3-4 месяца с ними нянькались. Нам никто за это не доплачивал, конечно, мы просто надеялись на смену поколения. И в один прекрасный день мы собрали наших студентов, и я спросил: «Ребята, кто придёт к нам работать?» И как вы думаете, сколько человек из 98 практикантов подняли руку? Даже представить себе не можете. Три человека. Из них реально пришли работать двое.

Мне поначалу было больно, обидно, горько. А потом я понял, что нынешняя молодёжь просто хочет жить лучше. Она не хочет ковыряться с тряпкой, мыть полы, бегать в магазин. Они не думают о старости. И не хотят тратить своё время на старых людей. Это психологически тяжело. Ну и заработная плата, конечно, играет в этом немаловажную роль. Даже те, кто хочет у нас работать, восклицают: «Я за 10 тысяч должна вывозить грязь от десяти бабушек?!»

Так что, если честно, я не знаю, кто будет работать, когда наше поколение уйдёт. Кто нас сменит?

У меня нет ответа на этот вопрос. Со мной на сегодня остался работать 31 человек с самых первых дней, а всего сейчас в центре 238 сотрудников. И я им всем очень благодарен — за то, что они всё ещё в профессии, несмотря ни на что. Это люди, которые никогда не нахамят и не нагрубят, которые выполнят свой долг и обязательно помогут. Это люди прежде всего небезразличные. Это люди с большой буквы, которые помнят, что главное в жизни — быть человеком.