Просветительское движение в России переживает подъём: каждое большое издательство старается завести научно-популярное подразделение, а списки лучших книг за год едва ли не наполовину состоят из нон-фикшна. Редактор раздела «Мозг» «Афиши-Daily» поговорил с генеральным директором издательства «Альпина нон-фикшн» Павлом Подкосовым о том, как поживает научпоп в смутные времена и что движет просветителями.
Как вообще вышло, что от бизнес-издательства «Альпина» отпочковался бренд, который занимается именно нон-фикшном?
Это произошло где-то в 2007 году. Я пришёл в «Альпину» пораньше, в 2005-м, и тогда мы создали структуру, которая называлась Fashion books. Тогда 50 % «Альпины» принадлежало холдингу Independent Media, и у нас были прекрасные отношения со всеми журналами, туда входящими: Cosmopolitan, «Домашний очаг», «Эсквайр». Мы начали делать совместные книги, ориентированные на аудиторию этих журналов, и, собственно, это уже была отдельная команда внутри «Альпины». Через некоторое время нам это немного надоело.
15 журналов входят в российский издательский дом Independent Media
Посещая выставки в Германии, в Лондоне, мы видели, что идёт мировой тренд на нон-фикшн, что большую и наиболее интересную часть рынка на Западе занимает нон-фикшн. Мы логично предположили, что то же самое скоро произойдёт у нас, и в 2007 году начали делать книги уже под брендом «Альпина нон-фикшн», а в 2008-м юридически выделились в отдельное издательство, то есть у нас с тех пор и по сей день свой редакционный совет, своя бухгалтерия, свои сотрудники.
«Альпина нон-фикшн» выпускает около 50 новинок в год
Вот с 2007 года мы, осознав, что весь книжный рынок движется к нон-фикшну, начали этим заниматься осознанно. Понятно, что и до нас были издательства, которые выпускали нон-фикшн, но мы точно были одни из первых, кто осознанно подошёл и начал системно этот тренд в России превращать в реальность.
А у вас лично тяга к нон-фикшну появилась в тот же момент, или это давнее увлечение?
Сложно сказать. Я вообще гуманитарий, у меня два образования — историческое и психологическое. Поэтому к естественным наукам я никогда не питал любви, и в школе у меня было категорически плохо с математикой, физикой и химией, но тем не менее я понимал, что это какая-то очень важная, очень интересная штука, и в какой-то момент сошлись несколько лучей в одной точке: мы видели, что книжный бизнес развивается в эту сторону, мы видели, что в России нет качественного научно-популярного сегмента, и, собственно, мне самому было интересно подредактировать своё образование и самому тоже развиваться. Да и не только мне в нашем редакционном совете. Здесь сложно выделить одну причину, одного человека, это сразу несколько причин и несколько людей, мысли которых сошлись в такой точке бифуркации, из чего родилась «Альпина нон-фикшн».
С 2007 года и в стране, и в мире случилось несколько серьёзных кризисов, которые никого не пощадили. Как нон-фикшн поживает в это непредсказуемое время?
Я, вспоминая 2007 год, как раз вижу, что это было очень хорошее начало для старта, потому что на самом деле книги любят кризис. И люди читающие в кризис читают больше. Потому что кризис — это внутреннее ощущение нестабильности прежде всего. Ты не знаешь, есть у тебя работа или уже нет, что будет завтра, где твои вклады, что с продуктами и ценами. И в эпоху такой нестабильности хочется за что-то ухватиться. И знания, наука — это как раз и есть та вещь, которая помогает довольно стабильно почувствовать себя в бушующем мире.
Это мачта на корабле: ты за неё держишься, и как-то вроде не так уж сильно и качается всё вокруг.
Но это мои предположения, а факт в том, что с 2007 года издательство «Альпина нон-фикшн» стабильно растёт на 25-30 % в год. То есть на нас кризисы отражаются, как я полагаю, только положительно. Мне кажется, это связано с тем, что люди в кризисы стремятся к более серьёзной литературе, тем более кризис — это хорошее время. Банальная вещь, но китайский иероглиф «кризис» переводится как «возможность».
Люди, у которых всё в порядке с головой, понимают, что в кризис не надо спиваться,
не надо сидеть дома, смотреть телевизор, грустить, топиться и садиться на героин.
Кризис — это время, которое можно использовать очень продуктивно. Даже если тебя уволили с работы, у тебя есть время развиваться, выйти на следующий уровень, получить недополученные знания в физике, в химии, в философии, в социологии, в антропологии. Кризис пройдёт — а ты выйдешь из него обогащённым. Это очень важно: кризис может работать со знаком плюс, и наши читатели — как раз те люди, которые это понимают, которые нестабильное время используют себе во благо и для самообразования.
В последние годы есть два тренда. С одной стороны, всё громче слышен голос разных людей, которых можно объединить неприятным словом «мракобесы». С другой стороны есть этот растущий спрос на нон-фикшн, который вроде бы не собирается падать. Как соотносятся эти два тренда?
Я думаю, что вообще появление научпопа, особенно российского, связано именно с распространением мракобесия. Мне кажется, если бы большинство людей в России обладало здравым смыслом, верило в научный метод, понимало, что такое лженаука и что такое наука, то книги Александра Соколова, Аси Казанцевой или Александра Панчина были бы менее востребованы. Это просветительское движение, которое возникло не так давно — это ответ на мракобесие телеканалов, крайне странных книжек, организаций типа «Христианского государства».
Это именно ответ, попытка защитить себя, защитить свой мозг. Потому что с одной стороны, мракобесие — это смешно и забавно, а с другой стороны, часто это приводит к очень негативным последствиям: отказу от прививок, неконтролируемому употреблению антибиотиков, которое снижает, по сути, общечеловеческий иммунитет. Передачи ТВ про рептилоидов — это, с одной стороны, смешно, а с другой стороны, это приводит к появлению больших групп людей, которые уверены в теориях заговора, верят в несуществующие вещи, в помощь гомеопатии. В какой-то момент это становится опасно и для физического здоровья человечества, и для душевного здоровья.
Поэтому чем больше будет мракобесов, тем больше будет учёных и научных журналистов, отражающих эту атаку.
Какова в «Альпине нон-фикшн» доля переводных авторов?
До последнего времени был, конечно, очень большой перекос в сторону западного научпопа — до прошлого года было примерно 80 % переводной литературы. Несколько лет назад другого выхода и не было, потому что были прекрасные российские учёные, которые не хотели писать научно-популярные книжки. Для них это был такой шаг назад, они считали, что их знания в некоторой степени сакральны, то, что происходит в их лабораториях, совершенно не нужно и не интересно обычному человеку. Они считали, что наука — это что-то для них и для их круга.
Ася Казанцева — научный журналист, популяризатор науки и блогер, лауреат премии в области научно-популярной литературы «Просветитель»
«Наука для учёных»?
Да, хороший слоган. А на Западе к тому времени давно поняли, что дело науки — не только придумывать, изобретать и открывать, но и рассказывать человеческим языком о том, что они изобрели и открыли. Поэтому классический научпоп на Западе появился гораздо раньше. У нас он был в какой-то мере представлен в Советском Союзе, но в новой России появился буквально несколько лет назад.
Вторая часть авторов научпопа — это научные журналисты. Опять же, до последнего времени школы научной журналистики не было. Соколов, Казанцева появились совсем недавно. Так как всё меняется, слава эволюции, как говорят мои друзья, меняется портфель «Альпины нон-фикшн». Сейчас это примерно 55 % переводной литературы, а в следующем году, возможно, будет 50 %. Мы ведём переговоры со множеством наших интересных авторов, их будет выходить гораздо больше.
Ещё надо назвать премию «Просветитель», которая тоже внесла очень серьёзный вклад, потому что она вручается только российским авторам за оригинальную научно-популярную работу, и многих это, конечно, подстегнуло.
В общем, учёные поняли, что всё-таки надо повернуться лицом к людям, а научные журналисты учатся писать всё лучше и лучше.
Поэтому ситуация меняется, я думаю, не только у нас, но и в других издательствах, которые занимаются научпопом.
Звучит всё очень радужно. А есть ли у роста рынка нон-фикшна оборотная сторона?
В росте рынка и заложена возможная негативная тенденция. Очень многие издательства, которые раньше не занимались научно-популярной литературой, увидели рост этого рынка и попытались в эту нишу войти, не имея при этом важных для неё компетенций. Для «Альпины нон-фикшн» и ещё некоторых издательств, которые давно работают с научпопом, сама собой разумеется, например, экспертная оценка книги. При оценке текста, до того, как подписать договор и взять текст в перевод или в редактуру, его просматривают эксперты, которые являются специалистами в своей области, признанными, авторитетными, достаточно давно работающими в данной теме. Ещё на этапе выбора мы принимаем это решение не только редакционным советом, но и при участии экспертов-специалистов.
Второй важный момент — это участие в книге научных редакторов. После того, как литературный редактор сделал свою работу, книга даётся научному редактору, который, опять же, специалист в этой теме. Обычно это люди со степенью, также известные в своей области, которые просматривают готовый текст на предмет научных казусов, ляпов, ошибок, несоответствий. Бывает так: наш российский научный редактор нашёл ошибки в оригинале западного текста о математике, причём ошибки в формулах. Мы их, конечно, поправили, автор был безумно рад и счастлив, но английское, французское и немецкое издания вышли с ошибками — там научные редакторы их не нашли.
Издательства, которые сейчас бросились на растущий рынок научно-популярной литературы, этих историй с экспертами и научными редакторами не делают. У них нет такого опыта, они не думают, что это важно, для них это лишний расход.
Они считают, что всё и так будет продаваться, зачем тратить лишнее время и лишние деньги.
Интервью с доктором наук Михаилом Гельфандом о том, сколько бреда вокруг истории и какие заблуждения распространены в обществе
Для меня же современный научпоп должен быть качественным. То, что мы, Corpus и ещё некоторые издательства, фонды «Династия», «Эволюция» и «Траектория» сделали за десять лет — мы показали читателю, что научно-популярные книги могут быть сделаны качественно, переведены качественно, в них не должно быть научных ошибок, этому знанию можно верить, это не лженаука — это научный метод.
А сейчас для тех издательств, которые пошли в эту нишу, не всегда однозначно, что это наука, а вот это — лженаука. Поэтому в одной серии могут появляться книги уважаемых западных авторов и какие-то эзотерические тексты, что в принципе снижает доверие читателя к научпопу. Вот это самый опасный момент: читатель, приученный или только заинтересовавшийся научно-популярной литературой, попадает на несколько некачественных книг без экспертной оценки и в принципе разочаровывается в научно-популярной литературе, понимая, что это такая же лажа, как и всё остальное.
В последнее время выходит довольно много книг о биологии, эволюции, медицине. А есть темы, которые в научпопе сейчас не развиты, но могут развиться?
Мы довольно долгое время пытались закрыть нишу естественных и точных наук. Потому что, когда мы начинали, было крайне мало книг по физике, астрофизике, той же биологии. Вроде бы совместными усилиями нескольких издательств и фондов с этой темой всё в порядке. Она развивается вместе со знаниями, причём безумными темпами, потому что в биологии каждый год происходит такое количество открытий, что иногда книги устаревают ещё на моменте покупки прав.
Хуже, на мой взгляд, с гуманитарными науками. Мы обратили внимание, на то, что очень мало качественных, хорошо переведённых и написанных книг по истории.
Есть либо какой-то совсем треш, либо академические издания, а вот именно
научно-популярных книг очень мало.
На мой взгляд, отличный пример научно-популярной книги — наша книжка «SPQR: история древнего Рима», потому что она прекрасно написана, очень научно, с огромным количеством источников и очень серьёзным анализом, но при этом читается очень легко. Таких книг мало, и мы начали целую серию книг по истории.
После «Рима» у нас вышли «Люди севера» о викингах, «Византия». Естественно, мы не могли пройти мимо столетия революции, у нас вышла книжка «Историческая неизбежность: ключевые события русской революции» под редакцией Энтони Брентона, бывшего посла Великобритании в России, где он объединил нескольких американских и английских историков и почему-то Эдварда Радзинского. Они рассмотрели точки бифуркации — те моменты, в которые история могла пойти по-другому.
Это не альтернативная история в духе Фоменко или Задорного, здесь ключевые эксперты рассматривают моменты русской истории. А что если бы Столыпин не пошёл в театр в Киеве и не был бы убит Багровым, если бы Фанни Каплан лучше прицелилась, если бы революция произошла не в 1917-м, а в 1905 году, к чему были предпосылки, если бы царскую семью из Тобольска спасла группа офицеров, которая планировала это сделать.
Они рассматривают эти важные ключевые точки: могло ли произойти что-то другое или не могло?
Мы историей продолжаем заниматься, это важно для нас и для научно-популярного рынка.
Вторая тема — это лингвистика. У нас вышло «Конструирование языков» Александра Пиперски, есть работы Левонтиной в издательстве Corpus, есть Плунгян, сейчас мы будем издавать обновлённую книжку Светланы Бурлак, которая раньше выходила в Corpus. В этом сегменте тоже что-то происходит.
Философию отчасти закрывают другие издательства, мы пока в ней не обладаем столь серьёзными компетенциями, как Ad Marginem — они делают действительно хорошие книжки по философии. Но в принципе гуманитарных наук пока мало. Мало столь качественных, научных и при этом популярных книг, какие есть в естественно-научном секторе. То есть книг, конечно, много, но их качество оставляет желать лучшего, либо они слишком академичны.
Подпишитесь на нас в Telegram
