Сирены поют пронзительно, пленительно, забираясь в самую душу и заставляя забыть обо всём. Одна из них – бесспорно – Ирина Богушевская. Певица, композитор, теперь и автор книги рассказала Сиб.фм, откуда берутся песни и почему у каждого своя история в музыке. Немного лирики, немного лукавства и кокетства, а в остальном «правда-матка». Живой человек и живой звук.
Хочется начать с комплиментов и радости, что в конце сентября вы снова выступите в нашем городе, где любят и ценят ваше творчество. А главное, как мне кажется, здесь его понимают. Для вас имеет значение, где выступать? Когда составляете график концертов, есть города, в которые хочется возвращаться?
Спасибо на добром слове. Мы очень рады возможности вернуться в Новосибирск, особенно в Дом учёных. Как-то так сложилось, что выходцы из Академгородка сыграли в моей жизни совершенно особенную роль. Всё началось, когда команда КВН Московского государственного университета, в которой за музыкальные номера отвечала группа «Несчастный Случай», играла с командой НГУ. Обыграть их тогда было невозможно! Они в итоге и стали чемпионами – но в процессе мы все очень подружились.
А ещё у нас на философском факультете на курс младше меня училась Анечка Пьянкова. Она стала моим первым директором и она же познакомила меня с Алексеем Ситниковым, которому на моём первом альбоме посвящена песня про 39-й трамвай, и который очень много для меня сделал хорошего, а в один момент буквально спас... В общем, поверьте, не для всякого москвича слова «Амиго», «Контора Братьев Дивановых» или «Иван-кайф» будут кодовыми – но для меня это так. И у меня есть все причины для того, чтобы любить город Нск и быть ему благодарной за таких невероятных людей.
В одном из интервью вы говорили о необходимости иметь внутреннюю заполненность, чтобы что-то отдавать. Без этого нельзя выходить к публике. Как вы восстанавливаетесь, чтобы удерживать «баланс»?
Это правда, что лучший отдых – перемена видов деятельности. Поскольку в сезон у нас бесконечный тыгдым с чемоданами, поезда-самолёты, очень много коммуникации и всякой текучки – то для восстановления мне нужно много тишины и личного времени, которое будет только моим. Ресурсы я черпаю из даосских практик. Но прежде всего,
чтобы выходить на сцену, мне нужна полная осознанность того, кто я сейчас такая и что могу дать людям.
Для вас понятия творчества и неравнодушия равны. Вы очень много вкладываете в свои стихи. Почему всё-таки основной массе публики нравится пустая, зачастую бессмысленная музыка и тексты?
Надену-ка я фуражку Капитана Очевидность, да и скажу, что люди все очень разные. И запросы у всех абсолютно разные. Кто-то так устаёт на работе, что музыка нужна ему просто как фон. И фон этот может быть любым. Пустая музыка тем и хороша, что она не грузит и как-то отвлекает от проблем. А есть поп-музыка, которая просто заряжает тебя энергией, и это тоже отлично, это тоже очень нужно.
А у кого-то есть запрос на то, чтобы музыка не отвлекала от самого себя, а наоборот, давала возможность побыть наедине с собой и, может быть, прожить ещё и ещё раз какие-то важные эмоции. Даже если это эмоции тёмной стороны: печаль или отчаяние. Мне очень много раз писали и говорили, что мои песни помогали справиться с непростыми ситуациями в жизни – и я понимаю, почему это происходит. Я, так сложилось, прожила множество непростых ситуаций – и автокатастрофу, после которой полгода провела в больницах и получила инвалидность, и два развода, то есть как следует прогулялась по тёмной стороне. Но вернулась оттуда живая и невредимая – и написала об этом свои песни. И могу быть проводником для тех, кому сейчас непросто. У каждого из нас есть своя боль. Просто кто-то пытается её замазать краской, как ржавчину, а кто-то готов встретиться с ней лицом к лицу – и пройти её насквозь. Мне кажется, вот этот второй человек, у которого есть запрос на изменение, чувствующий и мыслящий, и есть мой слушатель.
Все ли стихи могут стать песнями? И может ли каждая песня стать мини-спектаклем?
Боже, какой великолепный вопрос, спасибо за него! Я как раз пишу сейчас про всё это книгу.
Если коротко, то нет, не все стихи могут стать песней, и вообще, песенная лирика – это очень интересно устроенная вещь, поскольку она должна быть с мелодией во взаимодополняющих отношениях, и тут есть свои законы. И про них я тоже напишу. И нет, далеко не каждая песня превращается в Историю! Скажем, «Миллион алых роз», «Аллилуйя» Коэна и мои «Рио-Рита» и «Шарманка-осень» – это песни-истории, потому что в них есть некий движок развития, грубо говоря, завязка-кульминация-развязка. Вот их и можно сыграть как мини-спектакль. И есть песни-настроения, которые фиксируются на какой-то одной эмоции.
Песенный сторителлинг оказался дико интересной штукой. Я специально пошла этим летом на большой и сложный тренинг Лилии Ким для сценаристов «ДНК истории» – потому что законы драматургии универсальны, говорим ли мы про рассказ, фильм или песню. Читаю море книг – от «Спасите котика» Блейка Снайдера и «Истории на миллион долларов» Макки, гуру сценаризма, до Антонио Дамасио, директора Института мозга и креативности в UCLA. Делаю сложные задания, потихоньку наращиваю мышцы на каркас своей книги – в общем, вернулась в студенческое состояние. И надо сказать, очень счастлива. Всё то время, что я бесперебойно работала артисткой, моему мозгу дико не хватало вот этого всего. Зато опыта накопился вагон и маленькая тележка – и сейчас я укладываю всё это богатство в стройную систему. Боюсь только, что сейчас уже очень скоро начнется сезон, и мы опять полетим-поедем, посыплется миллион срочных задач – поэтому очень спешу.
Какую музыку вы сейчас слушаете? И нужно ли автору-исполнителю погружаться в чужое творчество?
Нужно, конечно – если только нет цели раз и навсегда законсервироваться. Много чего слушаю, от Эда Ширана, Арианы нашей Гранде и Билли Эйлиш до Лиэнн Ла Хавас и Майкла Кивануки. У меня в телефоне из одного только сериала Big Little lies шазамов двадцать (они там просто красавцы, конечно, кто саундтрек собирал). Мне ужасно интересно, что происходит в музыке – и есть ощущение, что у нас потихоньку выросло офигенное поколение: мои герои это Рита Дакота, Катя Ковская, Монеточка, Новосадович, Маша Чайковская. А Катя Айова после песни «Маяки» про Байкал вообще one love. Всё это авторы очень наслушанные, все они работают в лекалах актуальной музыки, но наполняют её содержанием и морем смыслов. Красивые, независимые. Когда-то Михей и Джуманджи были как глоток свежего воздуха, а теперь таких проектов много, и качество их растет с каждым днем. В общем, да здравствуют интернет и свободный обмен информацией – для музыкантов это как воздух.
Я мать троих детей и схожу с ума от современной музыки, которую они слушают. Зачастую рэп-исполнители коверкают русский язык, они похожи друг на друга, они матерятся. Как вы к этому относитесь?
А я вот как-то наоборот, думаю, что
Оксимирон, Гон Флад и местами Хаски и Фейс – это лучшее, что случилось с русским языком за последние десять лет так точно.
Когда-нибудь диссертации напишут о просодии в русском рэпе! А если не напишут, я буду первая. Я очень их люблю за звериное чувство ритма, за то, как они владеют силлаботоникой, за свежесть, силу; чуть не пустила слезу умиления, когда смотрела баттлы: сынки, думаю, сыночки, возят друг друга мордой об асфальт за вторичность, за отсутствие свежих рифм, офигеть просто! Кто ещё столько говорит сейчас о рифмах? Кто ещё столько же думает о текстах? Гон Флад переложил на русский песню «Сахарный человек» Сиксто Родригеса – вот послушайте, какой там язык, какие метафоры, как настроение он держит. Огонь! По мне, так всё самое интересное происходит как раз там сейчас – как сто лет назад на поэтических поединках футуристов. И Маяковский тоже не был лапочкой, я так думаю.
А вообще подобные «ёмкие» выражения приемлемы для вас лично?
Я не люблю тупую бытовую матерщину гопников. Мат – это сакральный язык, боевое оружие, с ним надо уметь обращаться. В экстренных ситуациях да, применяю – и это работает.
В восприятии миллионов поклонников вы — женщина утончённая, неземная. Этот образ появился осознанно?
Слушайте, ну было бы странно с моим университетским бэкграундом и первым появлением на ТВ в программе «Что? Где? Когда?» среди знатоков пытаться работать next door girl, девчонкой из соседнего подъезда. Я просто всегда была собой, не притворялась кем-то, кем не являюсь. Фраки полюбила, когда мы в Театре МГУ играли свои первые кабаре, потом родилась программа, посвященная Вертинскому – и в чем ещё было бы петь его ариэтки, как не в белом фраке? Так они со мной по жизни и идут, просто видоизменяются. Это идеальная, безумно удобная сценическая одежда. Я никогда в жизни не изнуряла себя диетами, повезло с генетикой – и мой отец, и его сестра всегда были спортивными и поджарыми, я в эту породу. Всё сложилось само собой.
Вы говорили, что боретесь с низкой самооценкой. А родился ли из этого перфекционизм? И вообще могут ли слабости стать силой?
Да, есть такое дело, «синдром самозванца». Борюсь с ним достаточно успешно – особенно после того, как сходила на тематический тренинг и поняла, что не только у меня есть это странное неумение присваивать себе свои же достижения. Типа «да, у нас был солд-аут в Кремле, во МХАТе и в КЗЧ с оркестром, и гастроли по всей стране и за рубежом – но это, наверное, случайность».
Перфекционизм да, возникает как защита, когда у тебя есть страх, что будут долбать. И поскольку долбать будут обязательно, этот страх, в принципе, хорошая, годная штука, он заставляет тебя постоянно расти над собой. Но если он разрастается, может и навредить. Всё есть яд и лекарство, вопрос в дозировке.
Муки творчества для вас свойственны?
Самая страшная мука – это тишина, когда ты долго ничего не писал. Это вот просто настоящий кошмар.
Что является допингом для творчества?
О, а это вот как раз вторая часть моей книги. Мне тоже ужасно интересен этот вопрос, причем интерес этот самый шкурный. Всё расскажу, что узнала на эту тему, обещаю!
В вашем творческом пути «красной нитью» проходит сотрудничество с разными музыкантами. Даже заочное – например, с Вертинским. Кто из них оставил самый большой отпечаток?
Вертинский – это для меня эталон. Причём как для автора, так и для артиста. Разбирая его песни на молекулы, читая его воспоминания, чтобы понять их контекст и подтексты, очень многое понимаешь про ту эпоху. А училась написанию песен я у легендарных «Иваси», Георгия Васильева и Алексея Иващенко, которых вся страна знает как авторов и продюсеров «Норд-Оста». Я пришла к ним в Музыкальную студию при театре МГУ, в общем, уже с каким-то авторским багажом – и то, как они разбирали эти песни, местами достаточно жёстко, было отличной школой. Антонио Жобим, тоже, к сожалению, уже ушедший, – огромная исполнительская радость и недостижимая вершина в музыке, солнечный такой гений. Леонард Коэн, которого я переводила, наоборот, гений сумрачный, но невероятно при этом человечный. Воплощение того, что мы называем словом singer-songwriter.
У Вас, насколько я поняла, нет снобизма в отношении своего творчества, когда говорят, что Богушевская певица не для всех. Но хотелось бы, чтобы публика немного менялась и тех самых «всех» тоже удалось зацепить?
Невозможно получить новый результат, если действовать по-старому. И для того, чтобы публика поменялась, надо измениться самому. Я очень много думаю об этом, поверьте: у нас отличный новый материал, но я всё никак не могу понять, как его подать. Возможно, придется всё-таки звать варягов.
О чём мечтает Ирина Богушевская?
Дописать и издать книгу, над которой работаю. Записать новые песни так, чтобы они звучали громко. Выступать и дальше со своими музыкантами, они лучшие. Записать парочку авторских детских альбомов, весь материал лежит и прям скулит уже: запиши, запиши меня. Смонтировать, наконец, наше видео из Зала Чайковского с симфоническим оркестром! Ну, и о мире во всём мире мечтаю, да. И о прекрасной России будущего.
Подпишитесь на нас в Telegram
