Отказ в оказании медицинской помощи больному в России считается уголовным преступлением. Но никакого наказания за отказ сохранить органы погибших пациентов для пересадки в нашей стране не предусмотрено. В клиниках, куда попадают потенциальные доноры, не предусмотрено финансирование работы по сохранению органов для трансплантологии. Среди погибающих без пересадки пациентов не только пожилые люди, но и молодые, и даже дети. Корреспондент Сиб.фм Мария Роговая поговорила с руководителем Центра хирургии аорты и коронарных артерий клиники Мешалкина Александром Чернявским о том, кто мешает развитию трансплантологии, откуда берутся страшилки о врачах-потрошителях и как изменить отношение общества к пересадке органов.
Почему российская система здравоохранения не хочет спасать людей?
Дефицит донорских органов происходит из-за отсутствия службы трансплантационной координации, она есть во всех цивилизованных странах. Они выявляют потенциальных доноров: если у тех наступает смерть мозга, службы обязаны сохранить органы донора и оперативно доставить их в клинику, где делают пересадку. А у нас лист ожидания пациентов на пересадку сердца ежегодно обновляется примерно на треть — за счёт тех, кто не дожил до операции. И помощь у нас получают не более десяти человек в год.
61 субъект РФ с населением 60,8 млн человек не имеет на своей территории ни одного работающего центра трансплантации
Вы входите в состав Совета Минздрава по трансплантологии. Раз есть такой совет, направление должно же развиваться?
Пока оно развивается на бумаге и в теории. Эта работа требует не только доброй воли врачей, желающих спасать жизни людей, но и финансов. Хотя в этом году появились реальные перспективы — Минздрав РФ выделил около 6 млн рублей на развитие трансплантологии в Новосибирской области. Мы с юристами минздрава НСО обсудили все формальные аспекты и прописали необходимую законодательную базу, чтобы система могла работать, а также посчитали все расходы на сохранение донорских органов.
Это не дёшево, но лечение пациентов до трансплантации государству обходится во много раз дороже, чем после.
Годовой расход на лечение пациента, которому требуется трансплантация сердца, — около 500 тысяч рублей. Как и пациента, ожидающего почку. После операций расходы на лечение этих пациентов не превышают 100 тысяч в год. Это если говорить только о деньгах, но есть ведь ещё жизнь пациента. Человек, который был обречён на смерть, продолжает жить!
Сколько стоит сохранить орган?
От 100 до 150 тысяч рублей. Если считать полное кондиционирование умершего организма — сердце, лёгкие, печень, почки, — то вместе с расходами на консервацию органов во время перевозки и всевозможные транспортные расходы получится около 300 тысяч рублей. От сохранности и скорости доставки органа зависят шансы на его «приживаемость».
Критическое время доставки сердца — шесть часов. Чем короче это время, тем лучше качество донорского органа.
Смертность пациентов после пересадки составляет около 15 %. Факторов, влияющих на выживаемость пациентов с донорскими органами, много, но сохранность органов и оперативность их доставки стоит на одном из первых мест.
Достаточно ли шести миллионов федеральных рублей, чтобы система координационных центров донорских органов снова начала работать в Новосибирске, или есть организационные проблемы, противники?
Новосибирская область имеет 100 потенциальных доноров в год. Умножаем на 300 тысяч — получается 30 млн рублей. Но шесть — это тоже хорошо. Будем исходить из тех реалий, которые имеем. Явных противников вроде нет. Но чтобы эта отрасль медицины не работала, достаточно просто не оказывать содействия. Для её функционирования нужно создать централизованную систему трансплантационной координации с отдельной строкой финансирования и с подчинением непосредственно минздраву области.
От 60 до 70 пересадок почки каждый год в РФ производят детям
Как вам удаётся делать пусть даже несколько пересадок в год, если в Новосибирске врачи не готовы участвовать в сохранении донорских органов?
Мы работаем с клиниками из других городов, где есть донорские службы, — Ленинск-Кузнецкий, Красноярск-45, Кемерово, Барнаул. Конечно, это не очень удобно. Во-первых, это дополнительные затраты. Во-вторых, длительные перевозки могут плохо влиять на качество донорского органа. Ведь у нас же нет междугородней службы оперативной доставки: их подвозят машинами скорой помощи к трапу обычного пассажирского самолёта, который иногда имеет свойство задерживать вылет.
Людям, которые не могут дождаться пересадки сердца, мы иногда имплантируем искусственное сердце — временная мера, которая увеличивает расходы на сохранение жизни пациента на пять миллионов рублей. Вообще нельзя сказать, что новосибирские врачи совсем не готовы участвовать. Несколько лет назад у нас работал центр трансплантационной координации, организованный в 2009 году экс-руководителем здравоохранения города Александром Львовым. И до 2011 года, пока он работал, количество операций выросло в три раза.
68 % всех трансплантаций производят в Москве и Московской области, несмотря на целевые региональные программы
Кроме желания врачей, нужны ещё воля и ресурсы администрации. После смерти головного мозга пациента, его история болезни закрывается. А тут его необходимо ещё около шести часов очень интенсивно лечить. Получается, что врачи ходят по грани лезвия, поскольку родственники погибшего могут воспрепятствовать его донорству. И к тому же им некуда списывать затраты на интенсивное лечение трупа-донора. После констатации смерти мозга история болезни должна быть закрыта. Расходы можно делать только из коммерческой прибыли больницы, но это работа себе в ущерб. Для клиники, которая является донорской базой, от трансплантации одни убытки.
И всё же — почему одни больницы готовы сотрудничать с центрами трансплантации, а другие нет? Ведь система одна, значит, расходы и риски у всех одинаковые.
Это зависит от личного отношения к данной проблеме главврача больницы и от иерархии. Понимает ли врач важность этого направления, работает ли сам по этой теме. Например, Новосибирская областная больница является центром трансплантации, и подчинённые ей больницы в Бердске и Искитиме, соответственно, сотрудничают с ней. В 25-й медсанчасти работает основоположник трансплантационной координации в Новосибирске — Сергей Астраков. Но, к сожалению, у них нет пациентов, которые подходили бы для посмертного донорства. От них мы получаем максимум одно сердце за год.
У них нет отделения нейрохирургии. Оно было в 34-й больнице, но откуда ему, а вслед за ним и многим его коллегам пришлось уйти. На прекращение работы по органному донорству и на эти увольнения была воля главврача. Пока всё держится на личном отношении руководства больницы, построить систему невозможно. Трансплантационная координация должна быть самостоятельной службой.
179 трансплантаций сердца было выполнено в 2015 году в России, из них шесть — детям
Если системы нет, всё решают личности, значит, где-то в России должны быть города, где работают координационные центры и направление трансплантации развивается?
Да, например, Краснодар. Там заинтересованным лицом был губернатор. Они очень интересовались этой темой, часто приезжали к нам перенимать опыт. Сейчас инициатор создания системы ушёл с поста и уже много лет возглавляет министерство сельского хозяйство, но всё сделанное им до сих пор работает и развивается.
В обществе жив миф о том, что развитие трансплантации чревато намеренным прекращением жизни пациентов, попавших в реанимацию. Мол, пустят всех на органы...
По закону использовать органы для пересадки можно только после наступившей смерти мозга. Смерть мозга — это окончательная смерть человека без единого шанса на успех реанимации. Чаще всего это пациенты с разрывами аневризмы от инсультов либо жертвы ДТП с черепно-мозговыми травмами.
Сформировать смерть мозга у пациента насильно невозможно, чтобы это было незаметно. Любые препараты, которые вводит врач, фиксируются в крови. Люди, которые говорят такие вещи, слабо себе представляют процесс реанимации. Сегодня проблема выглядит как раз ровно наоборот. Реаниматологи после уже зафиксированной смерти мозга не хотят отдавать пациентов для изъятия органов, чтобы снять с себя всякую ответственность и не давать поводов для досужих толков и сплетен. В результате мы теряем не только пациента-донора, но и пациента, который ждал трансплантации.
За рубежом врачей штрафуют, если они не сумели сохранить донорские органы. У нас никаких санкций на это нет.
Никто почему-то не связывает пропавшие органы с пропавшими жизнями людей, которые их не дождались.
Некоторые считают, что в пересадке нуждаются те, кто не заботился о своем здоровье, а теперь им чужие органы подавай.
Алкоголикам печень никто не пересаживает — это запрещено. А в остальном, знаете... Если бы можно было точно назвать причину появления каждого заболевания, люди давно бы перестали болеть. Кроме образа жизни, есть ещё фактор наследственности, врождённые заболевания и много других факторов, которые медицина не всегда может объяснить. Почему одни здравствуют, несмотря на плохой образ жизни, а другие болеют вопреки правильному? Считать больных людьми второго сорта, которые сами виноваты в своих диагнозах, — дикость. Так можно договориться до того, что начнём сбрасывать со скалы физически слабых, как это делали древние греки в Спарте.
40% — доля родственных пересадок почки в 2015 году в России, 20 % — печени
А в случае пересадки почки или доли печени нельзя обходиться только донорскими органами родных пациента?
Такие случаи крайне редки. Обычно люди не готовы на подобные жертвы даже ради близкого человека. Кроме того, удалив правую долю печени, донор имеет большие шансы заработать печёночную недостаточность. А для пациента, которому её пересадили, тоже может не хватать её ресурса. Ведь печень работает как огромная фабрика, обеспечивая разнообразными веществами многие системы организма. Половина её объёма, конечно, не даст человеку погибнуть, но вряд ли она позволит ему жить как абсолютно здоровому.
Вам известны истории про торговлю органами?
Истории про врачей-потрошителей появляются каждый год новые и всё более кошмарные, дух захватывает всё сильнее. Вот Хабаровск трясёт от истории про почки, якобы вырезанные у повешенного призывника. Когда-то читал, что в Косово после бомбежки по полю ходили со скальпелями и вырезали у ещё теплых трупов почки для пересадки.
В этом столько же правды, как в историях про чёрную-пречёрную руку, хватающую всех в тёмном-претёмном коридоре.
Они будут всегда, потому что люди их хотят слушать. Не знаю, нужно ли кому-то всерьёз объяснять, что для изъятия органа нужны стерильные условия, операционная, а для его поддержания в жизнеспособном состоянии и доставки — специальные системы, в общем, целая бригада врачей.
Ещё все журналисты любят спрашивать про пресловутое «дело врачей» 20-й больницы Москвы, когда ворвались силовики в операционную и нашли нарушения в процедуре официальной констатации смерти мозга. Я всегда объясняю, как проходит любая операция. Медсестра записывает все манипуляции в блокнот, а после операции идёт заносить их официально в журнал. Если ворваться во время любой хирургической операции, то выяснится, что какая-то манипуляция будет официально не зафиксирована и нужно срочно всех арестовать.
В начале 2000-х на симпозиуме по трансплантологии в Новосибирске врачи в конце заседания провели голосование. Выяснилось, что даже среди них, погружённых в проблему, немногие готовы пожертвовать посмертно свои органы. Что тогда говорить про обычных людей? Может быть, общество просто не готово и ему нужно время для осознания?
Само по себе время ничего не изменит.
Нужно что-то делать. Осознание чужой боли и утраты должно появиться в культуре воспитания.
Носителями и распространителями этой культуры могут стать врачи, представители СМИ, а затем и широкие массы. Мы выступаем на законодательных собраниях перед депутатами, показываем фотографии спасённых и погибших пациентов, объясняем механизмы работы.
В Москве иногда проводятся в Лужниках футбольные турниры между врачами и пациентами с пересаженными органами. Представляете, какое удовольствие для врача — видеть, как по полю во всю прыть несётся человек с пересаженной почкой! Всё это рано или поздно постепенно должно сдвинуть картину мира в головах общества, не готового ценить здоровье и жизнь окружающих. Мы не можем пересадить этим людям новые головы, но в наших силах сделать добрее их сердца.