В феврале 2018 года в Германии прошёл медиатур под названием «Трансформация угольных регионов», в котором принял участие корреспондент Сиб.фм. Мы запускаем серию публикаций по следам этого медиатура и начнём с ответа на главный вопрос: почему проблема трансформации угольных регионов заслуживает такого внимания — надо признать, она актуальна и для Сибири и особенно Кузбасса с его моногородами — и почему обсуждать её предлагалось именно на территории Германии.
Последняя шахта Рура
«Глюк ауф!» — так в Северном Рейне-Вестфалии, самой западной и густонаселённой федеральной земле Германии, действительно говорят часто. Причём далеко не обязательно в буквальном смысле — а значит это что-то вроде «счастливо выбраться» — такое шахтёрское присловье, родившееся веке в шестнадцатом-семнадцатом, когда здесь уже вовсю добывали уголь, а выбраться на поверхность было иногда нешуточной задачей.
Ну а потом местные жители стали говорить этот самый «глюк ауф» друг другу и при встрече, и во время прощания — и тем это было проще, что почти все местные или сами были шахтёрами, или их родственниками, или хоть как-то да связанными с горняцким трудом. Ведь это почти целиком шахтёрская земля. Западная Германия. Бассейн реки Рур. Города Дортмунд, Гельзенкирхен, Эссен, Бохум.
Уголь добывали здесь со времён Средневековья, когда на месте современного Кузбасса ещё стояла нетронутая человеком тайга.
В 1842 году геолог Чихачев ввёл термин «Кузнецкий угольный бассейн»
«Глюк ауф!» говорят здесь друг другу и до сих пор, хотя и реже. Но это уже дань традиции, не более. Потому что угольной промышленности в Рурской области почти не осталось. Все шахты закрыты. Почти все — вот буквально последняя из них осталась в городке Иббенбюрене. Она тоже закроется, и очень скоро, едва ли позднее 2019 года. После этого вся инфраструктура будет законсервирована, а затем начнётся рекультивация шахтовых земель, приспособление их к новым, «мирным» условиям.
Иббенбюрен получил национальное признание в Германии благодаря добыче угля и своей электростанции. Но на гербе изображён якорь
Такой опыт в Германии уже есть, и довольно большой: речь ведь идёт о последней шахте, а первые начали закрываться ещё тридцать-сорок лет назад. «В этом смысле нам очень легко, не надо ничего особо придумывать, мы просто идём по проторенной дороге. Все методы и приёмы разработаны до нас, а нам всего лишь необходимо приспосабливать их к нашим конкретным условиям», — говорит Моника Умлауф из городского управления Иббенбюрена. Парки, зоны отдыха, использование производственных корпусов под офисы и, между прочим, здания технопарков, музей, торгово-развлекательные центры — да мало ли что можно придумать. Главное, чтобы всё было экологически чисто.
Острый «херцшмерц»
Меж тем нормы добычи на иббенбюренской шахте неуклонно снижались на протяжении последних пятнадцати-двадцати лет — с 1,746 миллиона тонн в 2000 году до 795 тысяч в 2017-м.
В нынешнем году планируется выдать на-гора 598 тысяч тонн — и это, видимо, уже лебединая песня всей рурской угольной промышленности.
«Разумеется, далеко не все довольны сложившейся ситуацией. Конечно, угольные разработки у нас очень старые, и залегают глубоко, но, в принципе, добыча могла бы продолжаться и дальше. Однако мы пришли к выводу, что противиться объективным процессам нет смысла, поэтому шахта прекращает свою работу», — рассказывает господин Хюльс, один из руководителей закрывающегося предприятия.
И тут же продолжает: он испытывает несомненную «Herzschmerz», сердечную боль, от того, что его родная шахта вскоре исчезнет с индустриальной карты Германии. А как иначе: ведь предприятию отдано около тридцати лет жизни, добавим к этому необходимость как-то устраиваться дальше после его закрытия. Ещё острее этот «херцшмерц» ощущается рядовыми горняками, хотя самая острая фаза уже позади: большая часть шахт закрыта, повторимся, годы назад, и многие работавшие на них достигли пенсионного возраста. Перед этим всё же пытаясь за счёт специальных государственных программ переучиться на другую рабочую специальность.
У кого-то получалось, у кого-то нет, кто-то попросту уехал из Северного Рейна-Вестфалии (иммиграция, связанная с закрытием шахт, достигла, по некоторым оценкам, миллиона человек).
Бывало всякое.
В 2014 году события забастовки британских шахтёров 1984–1985 годов экранизировал режиссёр Мэттью Варкус в фильме «Гордость», в котором рассказывается, как группа геев и лесбиянок из Лондона собирали деньги для бастующих шахтёров в Уэльсе
«Не буду скрывать, это был совсем не простой процесс. Самый пик пришёлся на 80-е годы — кстати, одновременно угольную промышленность фактически закрывали в Великобритании. Там правительство Маргарет Тэтчер вообще действовало максимально жёстко: шахтёров просто поставили перед фактом, не давая им никакой альтернативы. В результате — массовые беспорядки, волнения и так далее. У нас процесс всё же шёл более мягко, хотя эксцессы имели место: люди тоже протестовали, даже, кажется, перекрывали мост через реку Рур. Но мы хотя бы пытались договариваться, и многое в этом смысле получилось. Однако сразу хочу сказать: мой опыт касается именно федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия. Насколько он применим для других горнодобывающих регионов — в этом вопросе я не слишком компетентен», — говорит Вольф Шёде, бывший начальник отдела Министерства энергетики Северного Рейна-Вестфалии.
Господин Шёде вообще проявляет завидное здравомыслие в оценке всех рисков огульной декарбонизации — чего стоит хотя бы признание очевидного: для того, чтобы давать какие-то конкретные советы, нужно побывать на определённой территории и понять логику её развития. Экономическую. Культурную. Историческую. Какую угодно ещё. И уж точно не стоит механически переносить опыт территории Икс за тридевять земель на территорию Игрек, где всё может быть совсем иначе.
Шахтёры ушли, пришли айтишники
3 коксопроизводящих предприятия остались работающими в Рурском регионе, а последние две угольные шахты должны быть закрыты к концу 2018 года
Опыт Северного Рейна-Вестфалии впечатляет: сплошь рабочий регион (особенно в предельно урбанизированной и индустриализированной Рурской области), о жителях которого в самой Германии сложилось стереотипное мнение как о «простаках, измазанных в копоти», сейчас со всей возможной силой меняет о себе мнение. Он хочет казаться (и это более-менее успешно получается) зелёным, экологически чистым, культурным, просвещённым.
Вот город Эссен с устойчивой славой «всегерманской кузницы». Симоне Раскоб, нынешний заместитель бургомистра, с удовольствием делится успехами и достижениями. Так, в 2010 году Эссен стал «культурной столицей Европы», а в 2017-м — «зелёной столицей». Речь идёт о переходящих титулах в рамках Евросоюза.
В Дортмунде, где вообще раньше только уголь копали да за местную «Боруссию» болели, теперь усиленно развивают IT-индустрию.
И об этом, кстати, мы обязательно ещё поговорим — тем более что усиливать IT-составляющую не только дортмундский, но и Кузбасский технопарк собирается.
«Раньше у нас были одни шахты, а теперь в Рурской области не менее шести крупных университетов», — тоже часто употребляющаяся фраза, предмет особой гордости всех здешних реформаторов. Правда, в данном случае не очень понятно, насколько наличие шахт мешает или помогает открытию и развитию вузов, но это, очевидно, уже другой вопрос.
Впрочем, есть вопрос и поважнее. А именно: почему вообще случилось так, что Германия фактически за несколько десятилетий постаралась (огромные усилия! миллионы затраченных дойчмарок, а затем и евро!) обнулить свою главную индустриальную базу? Хорошо — не обнулить, а переформатировать. Но вопрос остаётся. Почему?
Сложный вопрос, и ответ на него тоже простым не получится. Сыграло сочетание самых разнообразных факторов, как экономических, так и не имеющих к экономике ровно никакого отношения. Зато сильно связанных с политикой. Но об этом читайте уже в следующей части нашего угольно-экологического сериала. А пока мы хотя бы поняли, почему о трансформации угольных регионов так часто говорят именно в Германии. Куда чаще, чем можно услышать в немецкой повседневности старое-доброе «Глюк ауф!»
Подпишитесь на нас в Telegram
