Гекльберри Вяткин

Он не стесняется переодеваться в женщин, красить щёки и носить пропеллер. Он не боится быть смешным и жить в городе Мордасове. Он и король, и принц, и клоун. Днём был убит, вечером стрелял сам. Сушил дохлую кошку и навсегда остался другом Тома Сойера. Это — Руся, актёр новосибирского театра «Глобус» Руслан Вяткин. Корреспондент Сиб.фм смотрел спектакли за кулисами, чтобы понять, как любить агрессивных зрителей и почему театр — это вечная молодость, но не «хихи-хаха».

Руслан жил в Бердске, занимался боксом, неважно учился и мечтал стать коком на корабле. Всё изменилось из-за объявления о наборе в театральное училище, которое Руслан и его друг Павел Прилучный увидели по дороге с секции по русским народным танцам. Это было до цветов и признания зрителей, ещё в школе, когда надо было хоть куда-нибудь, да поступать. А в театре же, каждый знает, никаких душных кабинетов и галстуков — прыгать, бегать, на канатах летать. По крайней мере актёру.

— Паша, в общем, поступил. А я пошёл на нулевой курс, чтобы в следующем году попробовать снова. Но потом меня тоже не взяли на драму. Мне предложили пойти на кукол. И я пошёл, — рассказывает Руслан, сидя в пустом зале в зрительском кресте в перерыве между репетициями. — С середины третьего курса Сергей Николаевич Афанасьев пригласил меня к себе в театр — там я до конца выпуска и работал.

45 ролей сыграл Руслан Вяткин в театре «Глобус»

— Почему не поехал дальше?
— Так я поехал! Поступать. Только меня не взяли — места нужны были по знакомству. Мы поговорили с Райкиным, но он мне дал понять, что в наборе очень известные люди. Неважно! Я позвонил Владимиру Дербенцеву, который в «Глобусе» играл, и сказал, что я нигде. Через некоторое время мне позвонил режиссёр Алексей Михайлович Крикливый: «Руслан, как будешь в Новосибирске — приезжай». Меня взяли в театр!

За пятнадцать минут до спектакля Руслан обычно молчит — такой способ настроиться.

— Руся? Руся, ты здесь? — спрашивает через двери гримёрной актриса Нина Квасова.
— Да, но я занят чуть-чуть! Скоро буду, — отвечает ей Руслан.

Они познакомились ещё в театральном институте, когда учились на параллельных курсах.

Режиссёры видят в них много общего, ставят играть главные роли, например, брата и сестру. А на самом деле — они муж и жена.

Руслан всё ждёт, когда же их поставят играть любовную сцену.

В коридоре парень в костюме медведя напевает песню и ставит новую бутылку с водой в кулер. Его медвежья голова только что лежала на столике за кулисами рядом с сушками, поддельными купюрами и пластинкой Челентано.

— Третий звоночек. Подготовьтесь к выходу на сцену, — говорит мягкий голос в динамик на стене.

Двери гримёрок как по щелчку открываются. Узкий коридор моментально оживляется: артисты с накрашенными бровями, в париках, в больших вязаных шапках выстраиваются в форму овала и берутся за руки. Из-под тёмно-синего делового костюма Руслана виден стойкий, будто накрахмаленный воротник белой рубашки.

— One, two, three, morgan free (прим. Сиб.фм, — нос утри)!

Они выходят на синюю от фонарей сцену играть «Дядюшкин сон».

Из-за сцены здесь никто не выглядывает. То, что происходит в зале, видно через экран помощника режиссёра. Екатерина — стройная, строгая женщина с острым носом, которая пьёт много чая и часто смотрит на часы. Если бы не она — актёры могли бы потерять ритм, уснуть в гримёрке или забыть, с какого выхода нужно идти к зрителям.

— Помрежи на спектакле сидят всегда. Потому что без них — невозможно. Они вызывают на сцену актёров и монтировщиков, контролируют свет и звук. Режиссёр поставил спектакль и уехал, а они следят за всем, — шепчет Руслан, ожидая своего диалога.
— Тишина! Вы отвлекаете, — резко обрывает нас Екатерина.

Пара шагов из закулисья — это путь, за который Руслан становится Павлом Мозгляковым со ста пятьюдесятью душами, большими надеждами и женихом, у которого «немного пусто в голове». Здесь — сцена, сверхзадача и подводные течения. А в актёрском коридоре стучат двери, шуршит ткань костюмов, и в гримёрной Руслана не смолкают разговоры.

Актёр театра «Глобус» Лаврентий Сорокин стал лауреатом «Золотой маски»

— Итак, пишите! Денис, который коллега его, говорит: «Руслана в кино надо снимать!». У него очень любопытная, необычная фактура. Мне кажется, она могла бы ему легко пригодиться в столицах, где снимают сериалы, хорошее кино или ещё что-то, — с выразительной интонацией говорит мне светловолосый парень, развалившись на большой кровати прямо в обуви. — У меня простая внешность, я это понимаю. А вот у Руслана...

— Да, у Русика тропос невинный. А лицо и правда для кино, — поддерживает его коллега Александр, сидя напротив.

— Руслан у нас очень хороший. Я бы с ним и в разведку пошёл, — продолжает по-доброму хвалить Денис. — Лично для меня он — пример мужского хорошего характера. Он — человек-слово.

— Да, он справедливый. Мы, там, с пацанами, придумаем что-нибудь, ну, такое. Он нам — пацаны, ну зачем вы так делаете?!

В просторной комнате тёплый свет. На стенах — развешаны фотографии и плакаты актёров. Говорят, это самая большая гримёрная в «Глобусе».

— А кровать есть только у нас! — хвастает Денис.

— Значит, живёте в театре? — спрашиваю, смеясь.

— Допустим, у тебя репетиция утром прошла, а спектакль только в шесть вечера. Покушал — и спать.

В 1940 году «Глобус» получил первую награду на Всесоюзном смотре спектаклей для детей

— Да, бывает, заходишь сюда — три человека и все в «айпедах»! — рассказывает Александр.

— Сама подумай, зачем взрослым актёрам кровать? Вряд ли бы они лежали тут с планшетом. Ну, или вот так, — Денис замирает, по-старинному сложа руки на животе.

Смеёмся.

— Скажите, а как вы Руслана в своём кругу называете?

— Рыжий! — тут же отвечает Денис. — Нет, ничего такого, типа, ну, Банька. Руся, Руслик, Рыжий. Он на нас не обижается, потому что он и правда — Рыжий! И добрый!

Марк Твен ничего не написал про цвет волос Гекльберри Финна, но зритель в театре уверен, что он был рыжим. Так и не скажешь, что Руслан играет Финна уже четыре года — такое чувство, что он был им всегда.

В столовой театра пахнет рыбой и варёным картофелем. Руслан сидит за столиком с Денисом и прокручивает в руке гранёный стакан с соком.

— Ага! Зрители наши. Приехали, — говорит Руслан, будто набираясь смелости. Он подходит к окну и смотрит, как орава детей выбегает из автобусов.

Актёры поспешно и молча уходят — надевать костюмы, гримироваться и молчать.

— Отличная была рыба, — хвалит Денис буфетчицу.

За три минуты до начала спектакля зрители перекидываются конфетами, изображают орангутангов, дерутся понарошку и даже кусают друг друга. Контролёры возраста тёти Гекльберри просят детей убрать еду, которую они тайком пронесли в зал.

Такое дело — после одного из показов под сидением уборщики обнаружили варёное яйцо. Виновный скрылся с места и не был найден.

Говорят, что дети в театре страшнее любых пиратов. От пиратов актёры хотя бы знают, чего ожидать — сами ими бывали.

— Сейчас вам расскажут сказку! — с удивлёнными глазами говорит учительница младших классов ряду детей.

Срабатывает, как кодовая фраза. Они убирают телефоны, а некоторые даже замолкают. Хотя через ряд чьи-то ноги протестующе продолжают шлёпать об пол до тех пор, пока в зале не стемнеет.

— Ух ты, дохлая кошка! Ты где её взял? — спрашивает Том Сойер у Гека Финна на кладбище.

Роман Марка Твена «Приключения Тома Сойера» вышел в 1876 году

Декорации могил подсвечены ярким фиолетовым светом.

— Купил у одного мальчишки! Ты же знаешь, что мне надо бородавки сводить, — отвечает ему Гек, размахивая задубевшей чёрной кошкой.

Девочки в зале морщат нос, мальчики открывают рты.

— Я знаю средство почище, чем дохлая кошка, — героически говорит Том.

— Какое?

— Тухлая вода!

— А, не-ет. Мне один негр сказал, что дохлая кошка надёжней. Представляешь, говорит мне: «Берёшь кошку и идёшь с ней на кладбище к могиле плохого человека. Ровно в полночь придёт чёрт и потащит грешника. Тогда-то и надо бросить ему кошку вслед и сказать — чёрт за мертвецом, бородавка за кошкой, я — не я, бородавка — не моя!». Идём?!

То, что происходит дальше, по книжке знает каждый, даже юнец. Один из них сидел рядом со мной и, увидев, что я что-то записываю, деловито комментировал. Спойлер не прошёл, потому что это — театр! Тут не буквы, не шаги по сцене, а волшебство. Даже если дохлая кошка не разлагается, гробы вырезаны из картона, а Гекльберри Финн — это Руслан Вяткин, Руся.

— Готовимся к выходу на поклон, — говорит в телефонную трубку помощник режиссёра и встаёт с кресла.

Руслан одним движением вытягивает спину вверх и выходит на сцену. Дети ликуют Геку и Тому. Учителя и родители, скорее, актёрскому составу и режиссёру.

Вяткин, Сарычев, Находкин, Богомолов, Сорокин играют в стёб-арт студии «Ха!Мы!»

Техник нажимает на кнопку пульта — занавес опускается. Руслан покидает сцену с багряным лицом.

Мы заходим в гримёрку. Руслан садится на кровать, сгибая спину. От тусклой лампы меньше света, чем от огней автомобилей в окне.

— Когда ты понимаешь, что сделал что-то не так, как хотел бы? — спрашиваю.

— У меня это происходит после каждой сцены. Если я в первой что-то не доделал, то пытаюсь наверстать во второй. Осознание приходит сразу же. А если наоборот, что-то сделал лучше, чем хотел бы, то возникает ощущение одухотворённости.

— Ругаешь себя?

— Ну конечно! — говорит Руслан с такой интонацией, будто делает это регулярно. — Как любой человек, к себе очень требователен.

Но плюс нашей профессии в том, что мы можем исправлять свои ошибки с каждым спектаклем.

— Зритель этого не замечает?

— Не-е-ет! Зритель никогда не поймёт, что мы где-то не то сказали. А вот мы-то друг друга понимаем без слов.

— Слова забывал на сцене?

— Нет, никогда. Слава Богу!

— А у партнёров?

— Было.

— Как выкручивались?

— Я же знаю, что он мне должен сказать. Хорошо, если я могу ответить словами: «Вы хотели меня спросить об этом?». А когда я не знаю, что он хочет сказать, то мы можем встать в ступоре. И стоять так. Потому что я не знаю, чем помочь! Потому что он меня должен о чём-то спросить, чтобы я ему ответил! Когда ты пытаешься вывести партнёра, тогда включаются такие мысли! Но я очень люблю такие вещи. Хотя, может быть, их и не надо любить... Они очень живые. И взгляд другой становится. И ругать за это никто не будет. Наоборот, похвалят, что выкрутились.

— Что сейчас, после спектакля, хочется больше всего?

— В первую очередь поговорить о нём. Но в этом сезоне — всегда домой, к семье, к маленькому сыну. А так бы я с удовольствием поужинал где-нибудь с актёрами. Мы раньше часто так делали — отыграем спектакль — и общаться.

100 лет самой старшей актрисе «Глобуса»

— Как тебя как актёра изменило рождение сына?

— Даже не знаю. Стал иначе относиться к детским ролям. Теперь если мой герой ломает какую-нибудь вещь на сцене, то он её спрячет подальше и молчит, не подаёт вида — дети стараются не показывать то, что они натворили.

— Руслан, ты же кукольник. Но один единственный твой спектакль с куклой — дипломная работа. Почему?

— Если бы меня позвали и если бы меня видно было, тогда я бы и поработал, может быть. Я с ребёнком сейчас вожусь с куклами на руку — мне этого достаточно. А за ширмой стоять с куклой мне неинтересно.

— Говорят, что у актёров примета есть: гвоздь нашёл — счастливым будешь.

— Да чего я только не находил! У нас монтажёры на сцене много чего оставляют. И гвоздей тоже, — шутит Руслан. — Я их поднимаю скорее для того, чтобы ребята не порадовались.

— Но ты счастлив?

— Счастлив. Если всё вот так сложилось, значит, так надо.

По шагам за дверями становится понятно, что театр готовится ко сну. Чёткость шагов теряется. Тишина.

Сиб.фм выражает благодарность театру «Глобус» за помощь в подготовке публикации

— Расскажи, что такое «устать» для актёра?

— Этот термин больше эмоциональный, чем физический. Когда ты затрачиваешься очень сильно и тяжело очень. Устать головой, сердцем, душой — всё сразу.

— Что ты сейчас чувствуешь? — спрашиваю его.

— Я знал, что спросишь. Это может понять только актёр. Потому что... Это не усталость, я даже не знаю, как это называется... Но мне — очень!

Очень нравится это ощущение, когда ты что-то такое хорошее сделал. Вот я на работу прихожу — много сил у меня. Ухожу — у меня их в два раза больше.

Хотя должно быть меньше. На самом деле быть актёром — это очень непросто.

— Зрители?

— Ну, наверное. Это не такое, что «хаха-хихи», что ты получаешь всё время что-то, нет. Просто... эйфория какая-то. Классно!