Готовясь к переводу на шестом Фестивале немецкого кино в Новосибирске, я в очередной раз столкнулась с собственной обидой на невозможность передачи некоторых понятий без потерь — так, как они воспринимаются в исходном языке. Скажем, открывший фестиваль фильм «Тёмный мир», в оригинале имеющий не самое немецкое название Finsterworld, идёт под рубрикой Heimatfilm. Делов-то перевести: der Film — фильм, а die Heimat — родина. Значит, фильм о родине. Патриотическое кино. Но вот беда — не поворачивается язык назвать Finsterworld патриотическим. Да и «фильм о родине» тоже как-то с натяжкой будет.
Одна из героинь, дама вполне респектабельная, говорит: «Я ненавижу Германию, здесь всё отвратительно».
25 скульптур и монументов «Родина-мать» насчитывается в мире. Половина из них в России
Причем говорит это едучи с мужем в шикарном Porsche по знаменитому немецкому автобану, который построил не кто иной, как Гитлер.
А для русского сознания или «родина», или «ненавижу эту страну». Третьего не дано как минимум из-за вороха ассоциаций и клише, крепко связанных с родиной: «Родина-мать зовёт», «патриотизм», «патриотическое воспитание подрастающего поколения». В общем, всех тех слов, которые за ужином в обычной семье не произносят. Они звучат исключительно с высоких трибун, а после эхом разносятся по разного рода СМИ, трибунам пониже и так вплоть до школьных линеек.
Нормальный русский зритель, слыша, что фильм про родину, хоть и немецкую, немедленно представит себе уютные фахверковые домики, средневековые замки, чистые улицы, вежливых и улыбчивых немцев, которые, улыбаясь в камеру ещё шире и дружелюбнее, будут делать свои улицы ещё чище, а замки ещё романтичнее.
Это ведь всё-таки родина, как можно иначе? Только с придыханием и умилением. Но вот снова незадача: туго в Германии с родиной.
Строка Державина «Отечества и дым нам сладок и приятен» (подражание Горацию) впоследствии была использована Грибоедовым в «Горе от ума» с перестановкой слов
С отечеством, правда, и того хуже. «Страна отцов», известная как Vaterland, после нацистских времён находится под категорическим моральным запретом. Ну так Vaterland нацистами же и было придумано: существовавшее в языке слово Heimat не имело должной политической окраски и не соответствовало целям патриотического воспитания арийцев. Чем же провинилось перед Гитлером Heimat? Тем, что слово идёт от простого понятия das Heim — «дом, очаг». То есть в таком варианте немецкая родина — это не нечто великое, а просто общность домов, сиречь семей. А в семьях, как мы знаем, всякое бывает, и всякая по-своему несчастна. «Страна отцов», согласитесь, звучало для арийцев убедительнее.
Так что остаётся только удивляться смелости и мужеству
Они не строят великую Германию, так как Германия, которая превыше всего, находится под тем же моральным запретом у немцев, что и Vaterland.
Немцы живут в другой Германии — «стране идей», «стране высоких технологий», в «стране качественных автомобилей». Немцы берегут слово Heimat и на показ не выставляют, в маркетинговой стратегии страны его не встретишь. Везде фигурирует исключительно Deutschland. И даже на региональном уровне не заигрывают с Heimat — встречается только название федеральной земли или города. Heimat оставляют для тёплых компаний, очага, узкого круга семьи.
Выражение «квасной патриотизм» впервые употребил князь Вяземский в своих «Письмах из Парижа», опубликованных в журнале «Московский телеграф» в 1827 году
И если русские, как известно, родину не выбирают, то немцы то самое тепло Heimat перенесли на Wahlheimat, где Wahl — это как раз таки «выбор». Так они говорят про чужую страну, в которой прочно осели, и не только по контракту, а, что называется, душой. И вот уже в Wahlheimat баварцы, гессенцы и швабы становятся немцами, но в Германии они редко говорят о себе «я — немец». Скорее скажут «я — баварец», «я — шваб», или в крайнем случае «я родом из Штутгарта». Тем более никогда ни один баварец, саксонец и гессенец не скажет, что он патриот, имея в виду даже свой городок, самую малую родину. «Патриот» всё под тем же запретом, с тех же времён. «Патриотизм» немцы знают из американских фильмов об Америке же. А в Германии все — не-патриоты.
Может, поэтому они не боятся снимать непатриотичное кино? Кино, в котором проговариваются болезненные для немцев вопросы взаимоотношений людей, человека и политики, политики и экономики. Может, поэтому в Германии фильм «Гуд бай, Ленин» вернул немецкого зрителя на немецкое кино, «Жизнь других» заставляла плакать как западных, так и восточных немцев, а ироничный, если не сказать саркастичный, «Тёмный мир» собрал очень хорошую кассу?
Немецкое кино о родине — это честнейшие фильмы о самой современной истории Германии, очевидцы которой живы и узнают себя в каждом кадре.
Потому и плачут немцы, и добровольно идут на не всегда занимательное зрелище. Немецкие режиссёры не боятся задеть в соотечественниках патриотические чувства, потому как таковых в немцах просто нет, наравне с «патриотическим воспитанием подрастающего поколения». Зато они могут рассказать о жизни обычных людей на фоне политических и экономических потрясений.
Как же нам, русским, быть со своей родиной? Что делать русским режиссёрам, неустанно желающим воспитывать любовь к Великой стране? (Кстати, непонятно: старшее уже, что ли, воспитано? Или его бесполезно воспитывать? А если воспитано, то почему само не занимается молодёжью?) Как и о чём снять кино, чтобы и стар и мал понесли свои кровные на фильмы русского производства, а не какого-нибудь американского? Сдаётся мне, ответ прост, и он в наших общих корнях. Не с немцами конкретно, а вообще — индоевропейцами. Если применить к английскому home, немецкому Heim и шведскому hem фонетический закон о перебое согласных, по которому каждый звук в исходном языке соответствует какому-то звуку в языке отпочковавшемся, то в версии могучего и великого мы получим... «семья». А если копнуть ещё на один слой ниже, то в индоевропейском корне -kei -, от которого и произошли немецкие Heim с Heimat и русское «семья», мы увидим слово «лежать, покоиться». Где покой и где наша родина? Покой нам только снится.
Подпишитесь на нас в Telegram
