Владимир Калужский знает о музыке всё и немножко больше. Художественный руководитель Новосибирской государственной филармонии издал 5 книг о музыке, создал десятки музыкальных программ и спектаклей, организовал детский театр, но главное, он сделал симфоническую музыку в Новосибирске по-настоящему любимой у публики самого разного возраста. О том, где искать художественные впечатления и кто лучшие друзья музыкантов, Владимир Калужский рассказал в интервью Сиб.фм.
Как вы определяете для себя талантливо музыкальное произведение или нет?
Обыватель — житель какой-нибудь местности. Первоначальное, ныне устаревшее, значение, образованное от обывать — «обитать, проживать»
Когда вы приходите в магазин и ищете для себя платье, вы же сходу определяете, подходит вам оно или нет. Я говорю не о цене, а о внешнем облике. У каждого человека, работающего в той или иной области, есть что-то, что его трогает. Откуда это идёт? Мы называем это чутьём, интуицией, но в основе всегда лежит опыт. Потому что это не первое и, дай Бог, не последнее платье, которое вы выбираете, и у вас есть некий опыт. Например, печальный: вы знаете, что здесь, на вешалке, такое платье выглядит хорошо, но после стирки потеряет вид. А дальше идёт технология: материя, швы, крой. И это есть в любой области: любой специалист, глядя на лошадь, машину, фотоаппарат, картину или спортсмена, в отличие от просто обывателя смотрит так. Обывателя, в хорошем смысле этого слова, могут интересовать какие-то внешние моменты: «Ой, какое красивое платье!». А вы думаете: «Чудак, оно же расползётся по швам после первой примерки». То же самое с произведением искусства.
Какое творческое событие стало для вас потрясением в последнее время?
Недавно я был в городе Антверпен в Бельгии, и там я слушал местный симфонический оркестр под руководством русского дирижёра Дмитрия Юровского, играли Малера. Это было для меня потрясение. Не сама музыка — это такой студенческий аспект, Малера музыканты проходят, как филологи проходят Толстого или Флобера. Но это был потрясающий по архитектуре и акустике зал, звучание оркестра было настолько ясным и отчётливым, у нас есть такое выражение «уши болят» от того, как всё слышно, никаких микрофонов, которые засоряют общение человека с музыкой. И сам оркестр, и сам зал, его конструкция — это было потрясение.
Часто так бывает?
Как повезёт. Для нашего брата или, если вам угодно, сестры очень важна смена впечатлений и поиск этих впечатлений. Нам обязательно нужно смотреть не только то, что есть здесь, но искать что-то новое. Иначе мир становится одноцветным.
А где нужно искать?
Существует масса предложений от фестивалей, музеев и галерей в Европе, уже сейчас можно выбрать концерты или экспозиции, которые хочешь посетить, например, в июле. Многие люди так и делают.
Я вообще думаю, что эта сумасшедшая российская тяга к отдыху в тёплых местах рано или поздно уступит место культурному туризму.
Недавно я был в Дюссельдорфе на выставке «Гейне и Россия», которую подготовил Русский музей. Когда ты входишь в этот немецкий дом, а там лежат сборники стихов XIX века с соответствующим типографским шрифтом, читаешь тютчевские переводы Гейне, это, на мой взгляд, несравнимо интересней, чем пляж в Таиланде.
Но ведь есть люди, которые не могут себе позволить подобные поездки. Что делать им?
Есть люди, которые не могут себе позволить в Эрмитаж сходить, потому что думают, что он, или Третьяковка, или Новосибирская картинная галерея никуда не денутся, они всегда тут. Это вопрос не денег. Если этого захотеть, а желание — это очень важный человеческий стимул, то можно осуществить всё.
Вам легко сделать артисту комплимент? Можете после концерта зайти за кулисы и поблагодарить?
Это часть профессионального общения. Как правило, после выступления ты не можешь, а должен прийти и поздравить, сказать, как всё было хорошо. Иногда это не стопроцентно отвечает истине, но человек работал, он пахал. Труд музыканта, артиста, актёра — это страшный труд. Это только со стороны кажется: «Ах, какое платье концертное, какой макияж, какие аплодисменты». Но все уходят из зала, и человек остаётся один, снимает это самое платье, он должен идти домой, ведь не каждый день он устраивает банкеты и бенефисы по поводу своих выступлений. Это статус поведенческий — зайти и поблагодарить. А если это ещё и было здорово, то это особое удовольствие.
А если было не здорово?
Тут несколько вариантов. Могу не прийти. И для того, чтобы человека влёт не сбивать, могу на следующий день сказать, когда он сам остынет. Говорить в лоб, что было плохо — это мало что даёт.
Каждый работает в меру своих возможностей, и если речь идёт о моих артистах, я должен знать, почему так произошло и что не получилось. Это такая педагогическая задача.
Она сложно вам даётся?
До того, как я сел на это место, я долго занимался публичной критикой в местной прессе. Сейчас в филармонии есть такая творческая тусовка, которая называется художественным советом. Мы собираемся, я встаю и говорю, что был на концертах 3, 6, 13, 18 и 23 числа, этот концерт был прекрасен, тот — менее удачен. Некоторые иногда обижаются. И тогда я говорю: «Не обижайтесь, дорогие коллеги, если я уйду с этого места, я снова буду критиковать всех публично, и это будет хуже». Все, конечно, смеются, но это рабочий момент. Люди искусства, они как дети, привыкли к тому, что их хвалят, гладят. Это целая система поглаживания, когда все друг друга называют ласточками и кисочками. И вдруг режиссёр или дирижёр начинает орать, иногда и матом, и люди понимают, что всё держится на эмоциях. Иногда я не могу добиться того, чего хочу, кричать бесполезно, пытаемся разобраться почему не получается, менять исполнителей, если нужно.
Вам самому важно, чтобы вас хвалили?
Нет, это всё в прошлом. Я очень люблю слова великого композитора, музыканта и остроумца Игоря Стравинского. У него было сложное детство: его отец, Фёдор Стравинский, был солистом императорской Мариинской оперы, огромный человек, бас, со всеми вытекающими последствиями поведения и воспитания. А Игорь Фёдорович был метр с кепкой, и отец гнобил его страшно, хотел, чтобы сын соответствовал отцу, в том числе физически. Игорь Стравинский ушел из жизни почти в 89 лет, и в одном из последних интервью он рассказал, что когда был маленьким и все его обижали, он думал, что вот вырастет и всем им покажет. «И вот я вырос, стал знаменитым, и могу показать, а никого нет. Все, кто меня обижал, ушли из жизни».
«Коко Шанель и Игорь Стравинский» — художественный фильм Яна Кунена о романе композитора и модельера в Париже в год создания духов Chanel No. 5
К славе и похвале надо относиться здраво. Я убеждён, что любой музыкант или актёр в глубине души всегда знает, как у него получилось — хорошо или плохо. И люди, которые его безудержно хвалят, ему, конечно, приятны, но на его месте я бы им не доверял. А человек, который поругивает, неприятен, но ему артист доверяет внутренне больше, потому что он держит истину. И всегда в зале есть несколько человек, на которых ты условно ориентируешься: твои учителя, коллеги, друзья, которые скажут тебе то, что не скажут другие.
Ваши близкие друзья — тоже музыканты?
Конечно.
Почему конечно? Другой вариант исключён?
Жизнь в искусстве, система воспитания, тут достаточно замкнута. Это корпорация, то, что в Средние века называлось цеховым общением. Если я был органистом, а у меня в соответствии с законами природы появлялись дети, я их пристраивал к своему искусству, потому что это была гарантия того, что они не пропадут. Я мог пойти выпить пива с плотником, но он тоже делал детали для органа. Это профессионально замкнутое сообщество, всё время съедается музыкой и занятиями.
Если лучшие подруги девушки — это бриллианты, то лучшие друзья музыканта — это музыканты. Ну кому кроме музыканта я нужен, если у меня утром репетиция, вечером концерт, по 20 в месяц в разное время? Кто это выдержит? Если человек извне туда попадает, это испытание, искус. Человек извне, который женится на музыкантше, должен понимать, что это испытание, что он работает с 9 до 18, а она с 18 и дальше. Это стиль жизни и очень замкнутое сообщество.
Это хорошо или плохо?
Конечно, плохо. Это сужает взгляд на жизнь, немножко ограничивает, но, тем не менее, искусство — это такая самодостаточная вещь, и многих музыкантов порицали за это, но человек играет на рояле и не обращает внимания на другие проблемы. Я много раз наблюдал, как встречаются две педагогини музыкальных школ. Вы думаете, они говорят о ценах на молоко, сериалы? Первые две минуты. А дальше обсуждают, как сыграла её девочка и её мальчик. Им интересно именно это.
И в отличие от спорта, который быстро иссякает как деятельность, музыка — это вечная история.
Для вас является показателем личности то, какую музыку слушает человек?
«Сумбур вместо музыки» называлась статья в газете «Правда» (26 января 1936 г.), в которой резко критиковалось творчество Дмитрия Шостаковича
Всё зависит от того, куда простираются наши отношения. У меня был двоюродный дядя, человек прошедший войну. У него был потрясающий слух, и больше всего он любил летом ездить на теплоходе по русским рекам, садиться за рояль в кают-компании и на слух играть куски из симфоний Чайковского. Это был бешеный успех, я ему страшно завидовал. Но у нас был камень преткновения — он не выносил музыку Шостаковича, и я за это со всей студенческой горячностью с ним конфликтовал. Человек не любит джаз или увлекается поп-музыкой — для меня это не оценка его личности. Но если мне суждено прожить с ним остаток дней, это одна ситуация. Если я попадаю с ним в одну комнату в пансионате, где он пытается этой музыкой на меня давить — другая. А если это просто его вкус — ради Бога.
То есть о вкусах не спорите?
Более того, я уверен, что вкусовые вещи работают в системе возраста и могут меняться, как, например, отношение к литературе. В первом классе человек читает Успенского, но если он на всю жизнь остался жить в Простоквашино, это диагноз. Конечно, если в 13 лет ребёнок будет упиваться Толстым, это странно: мы в юности читали эти романы потому, что там было про любовь, про то, чего мы не могли увидеть. А сегодня подросток может нажать одну кнопку и увидеть такое, что его бабушка и дедушка представить не могли.
Но однажды он откроет «Анну Каренину» и поймёт, что это не просто про какую-то там Каренину, это про него самого. Тогда начинается постижение великой литературы.
Вы по-прежнему любите работать с детьми? Почему?
Может быть, это аномалия, но так получилось. Может быть, это эгоистично, но, работая с детьми, я в первую очередь забочусь о себе. Я реализую какие-то вещи в своей биографии, которые не мог реализовать когда-то. Знаете, когда взрослые мужики начинают играть в войнушку, в железную дорогу, говорят — не наигрались в детстве. Я не наигрался. А играть я хотел в одну бесконечную игру под названием «театр». Я много раз себя порицал за то, что влез в этот колодец «Мир музыки», из которого не могу выбраться. Я могу ругать себя за то, что связался с этим 20 лет назад, могу туда не ходить, но когда прихожу и начинаю работать над спектаклем, я понимаю: «Чёрт побери, я счастливый человек». Дети как материал потрясающе талантливы, это потрясающий источник подпитки. Они же не взрослые актёры, они лучше, они делают всё с удовольствием, это такое содружество. И когда мамы нынешних учеников, которые сами когда-то занимались в театре, говорят: «Спасибо, у нас было счастливое детство», — да больше ничего и не надо.
Если вы так любите театр, вам не приходилось сожалеть о выборе профессии?
Человеку всегда хочется, чтобы у него был выбор. Я выбрал себе позицию, когда могу заниматься всем тем, чем мне хочется. Театром — пожалуйста, регулировкой концертной деятельности, ведением концертов — пожалуйста. Если мне надоедает то, второе и третье — у меня есть отдушина, то, что я люблю больше всего, — литературная работа.
Неужели вам всё ещё бывает страшно, что какой-то проект не удастся?
В конце семидесятых годов в США часто употребляли бета-блокаторы для подавления волнения, несмотря на побочные эффекты: постоянную усталость, проблемы с потенцией и памятью
Конечно. Но я выработал для себя специальные приёмы, которые позволяют с этим справляться. Например, если завтра мне скажут, что надо выступить там, где я никогда не выступал, это может быть неприятно, я вообще не очень люблю публичные выступления. Тогда я обращаюсь к себе: «А у тебя в жизни были более трудные случаи?» И выясняется, что были, и это сразу снижает опасность этого выступления. Надо уметь волноваться, это ломает ощущение обыденности.
Расскажите, как родители могут распознать актёрский талант в ребёнке?
Талант видно. Ребёнок, если он физически и психически открыт миру, он дома (и это доставляет всем хлопоты) постоянно движется, поёт и так далее. Ему важно подражать всему, что он видит в телевизоре, на улице. Это явно актёрское дарование, но это не значит, что его надо делать профессиональным актёром. Надо дать ему реализовать себя. Родители приводят такого ребёнка к нам. Он что-то поёт, а мы ему говорим: «Хочешь играть в театре?» Он: «Да, хочу!» «А знаешь, какая у нас самая серьёзная роль? Это за сценой лаять на луну. Будешь лаять?» Он: «Да! Буду!» И мы его берём. Бывают дети, наоборот, замкнутые, отчуждённые, такие чаще всего могут проявить себя в области рисунка. Надо пробовать, смотреть и обязательно давать выразиться. Делать из ребёнка сразу лауреата ни к чему. Надо, чтобы он всё делал с удовольствием.
А у взрослого человека можно развить вкус к хорошей музыке?
Слух очень коварная вещь, он наиболее консервативен из всех человеческих анализаторов. Глаз, например, это очень прогрессивная часть тела, он лучше реагирует на новации, а слух в этом отношении ужасный тормоз, принимает только то, к чему человек привык, что легло с детства. Чтобы выправить вкус, надо слушать больше хорошей музыки. Конечно, ребёнку это легче и естественней, а взрослый понимает, что делает усилие над собой. И тут особенно важно самому себя мотивировать, решить, для чего ему это нужно, пусть даже для того, чтобы производить лучшее впечатление. Нужно понять своё собственное несовершенство, тогда всё возможно. Если же человек считает, что он знает и любит всё самое лучшее, то всё бесполезно.
По статистике, абсолютным музыкальным слухом обладает один человек из десяти тысяч
Вы производите впечатление очень консервативного человека, при этом прекрасно владеете современными технологиями, представлены во всех соцсетях. Это необходимость или вам правда интересно?
Компьютер заменяет мне печатное устройство, а интернет даёт возможность общаться с огромным количеством близких людей, которые живут за границей: с друзьями, коллегами, студентами. Общение с ними расширяет кругозор, я чувствую себя гражданином мира. Хотя я, конечно, человек не виртуального, а книжного мира, любой текст мне понятней и приятней, если я могу держать его в руках. Но я помню, какой скандал был, когда в советское время моя студентка в консерватории выступала на конференции с экспозицией раннего творчества The Beatles, и люди с идеологических кафедр кричали, что это нельзя показывать. И я понял, что самое страшное, что может быть в жизни каждого человека, — это при всей его самостоятельности, самобытности, отстать от времени.
Подпишитесь на нас в Telegram
