Пока не пнёшь - не понимают

Последние несколько лет в военной части 21005 в городе Юрга Кемеровской области умирают солдаты: три человека повесились в 2011 году, осенью прошлого года два срочника умерли от пневмонии, за полтора месяца нынешнего двое выпали из окон, а вскоре ещё один призывник порезал себе вены. Корреспонденты Сиб.фм отправились в часть, увидели немудрёный солдатский быт, постановочные выступления и привезли больше вопросов, чем ответов.

На контрольно-пропускном пункте солдат в тулупе и валенках вглядывается в окна въезжающих машин. Молча, как рабочие на завод, идут с конечной остановки и из ближних домов контрактники. Гражданских поменьше — повара и прочий обслуживающий персонал. Из-за забора в утренних сумерках строем выводят два десятка заспанных солдат. Нас подбирает зелёный армейский пазик.

В автобусе представитель пресс-службы Центрального военного округа и съёмочная группа из Москвы, прилетевшая снимать «военнослужащих в условиях холода».

196 военнослужащих погибли в Центральном военном округе в 2012 году, по данным военной прокуратуры

Первым делом — в штаб за планом мероприятий на день. Журналистов представляют генералу:

— А это наши, новосибирские. В связи с волнением общественности насчёт участившихся случаев. Посмотреть хотят, в каких условиях бойцы живут.

Командир даёт добро. На плацу только что закончился развод. Москвичам нужно снять группу разведчиков. Они будут готовы через полчаса, поэтому пока идём в одно из солдатских общежитий.

— То, что вы будете смотреть бытовые условия — для меня новость, — говорит растерянный офицер на крыльце штаба.

В коридоре солдаты сдают норматив — за несколько минут нужно надеть костюм химзащиты.
— А почему у вас вон тот боец чумазый?
— Да это он прыщи лечит, — смеётся подполковник.
— Защитный комплект надеть. Газы! — кричит ротный, глядя на бойцов.

Солдат, справившийся с задачей первым, поднимает руку в знак готовности.

Бойцы живут в комнатах по шесть-семь человек. Двухъярусные кровати, шкафы, тумбочки, стулья. Аккуратно и чисто. Бытовое помещение офицер снимать не даёт, пока не поставит на место брошенный на столе утюг. Оторванный шланг на полу в душевой тоже просят не фотографировать.

Москвичи снимают разведчиков, позирующих в полном обмундировании.

Сначала за казармой, где начинается обширная свалка, хорошо заметная даже под снегом — пожелтевшие матрасы, синие почтовые коробки, разный армейский хлам.

Потом в поле, за забором. Бойцы полтора часа бегают по сугробам и занимают огневые позиции на снежных отвалах вдоль дороги. Возвращаемся в общежитие. Офицеры обсуждают недавнюю замену портянок носками, мнения расходятся.

Телевизионщики в комнате досуга снимают новую экспериментальную форму — четыре бойца вытянулись по стойке «смирно». На стене висит номер гарнизонной газеты «Гвардеец», полностью состоящий из статей о суициде. Заголовки: «Не убий!», «Самый тяжкий грех», «Профилактика самоубийств среди военнослужащих».

Парни в коридоре просят фотографа поснимать их на атлетических тренажёрах — берутся за штангу, колотят грушу. Потом заглядывают в экран камеры, остаются довольны — такие снимки можно отправить близким.

Съёмочная группа заканчивает снимать позирующих в новой форме бойцов и записывает интервью с крепким высоким бритоголовым старлеем. Он рассказывает про акклиматизацию. По его словам, система выстроена так, что даже приехавший с юга человек через неделю уже сможет провести целый зимний день на воздухе.

На улице проходят занятия по лыжному бегу. Недавно прибывшие бойцы бесконечно надевают и снимают лыжи и учатся правильно ставить ноги.
— Снимаем лыжи, берём в правую руку, — руководит инструктор в красной спортивной куртке.

Гремят палки, вдоль строя по лыжне пробегают более опытные солдаты. По словам инструктора, физподготовке уделяется два часа в день.

Длинный зеленый поток марширует в сторону столовой под бой барабанов.
— Шире шаг! Раз! Раз! Раз, два, три!
Полтора десятка бойцов в хвосте колонны отстают, на них громко ругается офицер. В столовой стоит гул от голосов и звон железной посуды.

В меню — суп, каша или макароны с мясом, салат, компот, кусок сырого лука и сколько угодно хлеба.

Над раздачей висит электронное табло, на котором меняются списки блюд на завтрак, обед и ужин.
— Картофельное пюре, камбала, запечённая с кашей, — читает сопровождающий нас офицер.

После обеда просимся в общежитие, из окон которого выпали «парашютисты», как их называют между собой военные. Нам отвечают, что нужно разрешение генерала. Долго ждём его у штаба. Подходит офицер, ему объясняют, что мы приехали по поводу «парашютистов».
— А-а. Ну парашют не раскрылся, хули делать!
— Компьютерное поколение это, привыкли, что по десять жизней в игре. Думают, прыгнул из окна — ещё девять осталось...

В сообществе в соцсети «ВКонтакте», посвящённом в/ч 21005, где в основном состоят девушки срочников из этой части, многие писали про солдат-тувинцев, что все они ходят с заточками и числом столь велики, что в одной из рот всего несколько русских.

Складывалось впечатление, что в части заправляют землячества. Ротный говорит, да — тувинцев много.

Просим сведения о национальном составе части. Судя по ним, тувинцев и татар — самых многочисленных среди национальных меньшинств — по три процента, русских — 85.

Офицер делится жизненным опытом:

— Нашли мы того, кто дал последнему прыгуну два шлепка за несколько дней до происшествия. Но следствие идёт ещё. Вот когда я был курсантом в училище, у нас случаи воровства были. Выяснили, кто вор. Говорим ему: «Ну, чмо ты и чмо».

Атмосферу такую создали, что он в подвал зашёл и застрелился.

И что это — неуставные отношения? — он подзывает первого попавшегося срочника.

— Вот, корреспонденты прибыли посмотреть в связи с нашумевшими «десантниками», что за часть такая, где из окон прыгают. Скажи про вашу часть честно — нравится, не нравится?

— Так точно! Служу третий месяц. Я из Омска. Казарма благоустроенная, живём в кубриках, все удобства — туалет, душ, всё работает. Кормят по расписанию, проходим боевую подготовку по расписанию. Не понимаю мотивов тех ребят. Не знаю, как у них, они же из изолятора прыгали, я там ни разу не был. Не знаю даже, что там происходит. А конкретно у нас в подразделении — живём дружно.

Военный отпускает солдата и продолжает:

— Кто пришёл в армию и косит от службы — их сразу видно. И их не любят. Есть такие дебилы — пока не пнёшь, не понимают.

Другой офицер, до этого молчавший, его перебивает:

— Ситуация какая могла получиться. Военкоматы скрывают истинное положение дел. Дело призывника нам никогда не покажут. Все реальные болезни, все судимости — всё там остаётся. У одного раздвоение личности было.

И он порезал вены, хитрожопый, чтоб привлечь внимание — по старым шрамам, которые ещё с гражданки.

Его только перевели, один день в части пробыл и попал в санчасть, там и резанулся. А документы чистые. У военкомата задача — набрать. И один-два всё равно проскочат.

Про рядового, выпавшего 14 января из окна и получившего тяжёлые травмы, офицеры говорят, что он стоя сметал снег с подоконника и потерял равновесие, а информация в СМИ о том, что парень мыл окно при температуре −22 градуса — ошибка. От троих повешенных в 2011 году и вовсе отказываются, говорят, что это было не в части, а в округе.

— Владимиров (Алексей Владимиров — солдат-срочник, впавший в кому после попытки повеситься в 2011 году, — прим. Сиб.фм) служил нормально, проблем не было... Совершает суицидальные действия, мы его начинаем откачивать, приглашаем реанимационную бригаду из госпиталя. Врачи гражданские не хотели его брать.

Командир бригады чуть не выкинул в окошко этого врача. А Владимиров полтора месяца в реанимации пролежал в Новосибирске и умер.

Вот и по последнему «десантнику». На погибшем не было ни синяков, ни ссадин. В коллективе сразу видно, если кто-то кого-то довёл до суицида. А тут спокойно, коллектив как жил, так и живёт.

Спрашивают у дневального:

— Тебя бьют в роте? Сильно бьют?
— Никак нет, — улыбается солдат.
— Бьют и ещё как бьют, портянкой по морде ещё бреют! — хохочут офицеры.

Спрашиваем про двух призывников, умерших в части осенью 2012 года от пневмонии. Военные объясняют:

— В военкоматы ребята приходят в тонких штанишках, без кепок, без шапок, и находятся там по пять-шесть дней. На сборном пункте их в общий вагон загоняют, и вот они, все эти молекулы, встречаются. Приезжают сюда и заболевают. А иммунитет у всех разный.

Однако показать нам госпиталь военные наотрез отказались — сослались на то, что он им не подчиняется. А прибывший наконец генерал вежливо, но категорично отказал в посещении злополучного общежития.

— Может, ну его? Нам ещё служить и работать, — говорит сопровождающий. — По этой теме запрещено интервью давать, поймите правильно. Идёт следствие.

Если у вас есть комментарии к репортажу — напишите нам!

Офицер, выдвигавший версию о том, что военкоматы отправляют в армию людей, которым служить нельзя, тоже внезапно передумал и просит на него не ссылаться. Звучат выражения «мешаете следствию» и «объяснительная прокурору».

— Желательно, чтобы моего рассказа там не было. Нужно согласовывать это отдельно.
— Зачем? Факты ведь не могут измениться.
— А почему нет?