Дело няни

Героиня спецпроекта Сиб.фм «Практика жизни» — Ольга Николаевна Сизикова. Няня. Сотни детей — изъятые из семей, груднички, оставленные в роддоме, или те, чьи мамы не могут быть рядом с ними в больнице, — проходят через её руки. 12 часов в день, два через два, шесть лет подряд. Перед её глазами — карусель похожих историй: неблагополучные семьи, алкоголизм, наркомания или жилищные трудности у родителей; ВИЧ, гепатит и другая хроника у детей. Одни попадают в больницу по пути в детский дом. А другие — только на время, чтобы поправить здоровье и вернуться в семью, где, возможно, начнётся светлый период. Дело няни — помыть, переодеть, покормить, поиграть, покачать, успокоить, вытереть нос, добраться до дома и прийти на работу завтра.

Мы приезжаем в детскую инфекционку в разгар сезона гриппа. В отделении для самых маленьких мамочки снуют в коридорах по своим больничным делам, по-хозяйски держа замотанных в пелёнки младенцев. В больнице, даже в хорошей, белые стены, хоть и с картинами — а всё равно тоска и стресс для взрослых, и тем более для детей, которым ставят уколы, делают промывания и другие малоприятные процедуры. В такой обстановке единственное укрытие — мамины руки. Стеклянная дверь в конце коридора отделяет три палаты — на 17 детей, в больнице они без родителей. Там на всех только две пары взрослых рук.

И это уже большое достижение. Потому что в российских детских больницах обычно не работают няни. И дети, с которыми не приехала мама, остаются одни. Иногда мама не может быть рядом по состоянию здоровья, но чаще всего в таких палатах оказываются дети, которых изымают из семьи. Нахождение в больнице обязательно перед тем, как маленький человек поедет во временный приют или дом ребёнка, а дальше в детский дом. Каждое попадание на новый казённый круг — сильнейшее потрясение для психики. Но в Новосибирске благодаря инициативе фонда «Солнечный город» и работе властей больницу исключили из этого списка, чтобы хоть как-то сгладить ощущения ребёнка в непростой период. Теперь сюда отправляют только тех, кто действительно нуждается в помощи врачей или специальном уходе. Где они окажутся после лечения? Зависит от конкретной ситуации. Может быть, дома, а может быть, в госучреждении.

50 детей минимум проходят в течение месяца через руки нянь

Наша героиня Ольга Николаевна — сотрудница «Солнечного города», работает за зарплату фонда, которую тот, в свою очередь, обеспечивает с помощью сборов. А три палаты за стеклом — маленький Ватикан на территории больницы, который фонду разрешили обустроить как небольшие ясли. Местным постояльцам от нуля до пяти лет, у них есть подобие игровой зоны, столы для кормления и рисования, телевизор с мультиками, шкафы с одеждой, игрушки, механическое пианино, ходунки и две няни. Мы подоспели аккурат к завтраку. Детей 11, вечером их станет уже 14. Грипп.

На первый взгляд — дети как дети. Как будто в обычных яслях. Нянечки, Ольга Николаевна и Жанна, хлопочут с такой сноровистостью, что я не сразу замечаю: в этом благополучном анклаве пациенты действительно нуждаются в особом уходе.

— Этому ребёнку больше года, но он не ходит, — рассказывает Ольга Николаевна. — У его мамы всего четверо детей, наши постоянные клиенты. Откормим, подлечим, в ходунки поставим и обратно к мамке. А дальше как на орбите — всех их видим снова. У этого господина хронический бронхит и ВИЧ. А вон Жека наш, — [здесь и далее все имена и фамилии детей изменены Сиб.фм], — у него туберкулёз лимфатической системы. Родители тоже болеют. Он обычно приезжает к нам капаться.

Я уже успела поболтать с Жекой и узнать, что ему четыре года. Несмотря на то, что он не стеснительный и любопытный, парень плохо разговаривает и ходит.

— В нормальной семье им бы чуть больше внимания, — с укоризной объясняет Ольга Николаевна, — у них бы всё было хорошо.
— А у вас свои дети есть?
— А как же! Димка — сын, сноха Лена и двое внуков.

Ольга Николаевна без лишних движений быстро поднимает стенку одной кроватки, другую опускает вниз, перехватывает новую тарелку и мягко командует:

— Так, Амосов, давай садись. Будем с тобой управляться. Садись, садись. О, вон как у нас уплетает. Как ракета!

Дети сметают овсянку, и я любуюсь их здоровым аппетитом, пока до меня не доходит, что это совсем не он. У стены в прозрачных люльках — запелёнатые в кокон младенцы.

— Ольга Николаевна, а с этим мальчиком что, он тоже болеет?
— Цыганёнок!
— А разве цыгане бросают своих детей? Они же нужны им.
— Да всё уже давно изменилось.

В инфекционной больнице нельзя находиться долго. Я ничего не успеваю спросить. Эта очевидная двоякость сбивает с толку: с одной стороны — задорное благополучие, с другой — глубокая запущенность детей; понятно, что в достаточной степени заботу они впервые получают только здесь. У меня отупение.

С Ольгой Николаевной мы встречаемся снова. В кофейне. Теперь у неё выходной. И она согласна приехать куда угодно и во сколько угодно, полагая, что эти встречи мне трудны, а уж она-то подстроится.

Мы заказываем по капучино, и я лепечу что-то про шок и тяжёлое сердце. Ольга Николаевна смотрит недоумённо. На потоковых встречах «Солнечного города» с кандидатами в волонтёры впечатлённых барышень вроде меня — пруд пруди. Работа няни — как, впрочем, и других сотрудников и постоянно действующих волонтёров, — это рутинный труд.

53 года Ольге Николаевне Сизиковой, из них 17 лет она проработала на скорой

Всё равно, — говорит няня, — вот сколько лет работаю, никак не могу привыкнуть, что они такие к нам попадают. Головой понимаю, а языком возмущаюсь. Никогда им не говорю про свою любовь. Но как бы сообщаю: я только участвую в вашей жизни. Давайте я помогу вам? Прямо сейчас. Что в моих силах. Я вам почищу нос, закапаю капли, вы будете кричать, а я скажу: «Ничего-ничего», и всё равно закапаю.

А как же эмоции? Нормальные люди испытывают эмоции, когда видят, как страдают дети.

Эмоции есть. Но нужно побеждать их. Да, крошку мне жалко, которая с бирочкой к нам приехала. Но я её покачаю, покормлю, поговорю с ней. Скажу ей: и спи, и кушай. И разойдёмся.

С кем вам тяжелее всего?

Они все — больные. Приезжают в истерическом состоянии, и их сложно успокоить. Единственная радость — еда. Они зависимые люди, поели — и стало лучше. И надо думать, к кому первому с тарелкой подойти, как поступить с печеньем — по очереди раздать или высыпать на общий стол. Пища — их допинг. Но, знаете, деткам-то как тяжело в истерическом состоянии? Они же чувствуют это напряжение, с самого рождения. Родители — алкоголики.

Многие зачаты в этом угаре. Так и поступают к нам в прокуренных распашонках.

А в остальном, пока терпежу хватает, надо терпеть, — продолжает Ольга Николаевна. — Мы выходим в восемь вечера со смены, до остановки ещё 500 метров через лес. Многие наши нянечки уволились, когда нас из неврологического центра переводили в инфекционную больницу, потому что сложно добираться — и далеко ехать, и идти тяжело. А по мне — благодать! Я говорю: «Жанна, дышим!» Мы идём до маршрутки, молчим и дышим, поэтому домой приезжаем уже нормальными людьми.

Как вы начали работать в фонде?

Шесть лет назад я вернулась в Новосибирск с Севера. Десять лет жила на Южном побережье моря Лаптевых, работала на руднике фельдшером. А как пошла на пенсию, приехала домой. Подтвердила свой медицинский сертификат и хотела устроиться на скорую, как раньше. До рудника я тут 17 лет по вызовам ездила. А сноха моя в социальном центре уже работала, она-то и попросила выручить в больнице ненадолго. Так я устроилась в фонд. Поначалу у меня был шок. На Севере работала с мужиками-шахтёрами, на коллектив в 200 человек — восемь женщин. А тут больница, дети маленькие, зарплата маленькая...

А почему на скорую передумали устраиваться? Что-то зацепило в новой работе?

Какие странные вопросы вы задаёте. Если б не спросили, не подумала даже.

Вы, похоже, даже не осознаёте, какая вы добрая.

Ой, вот не надо! Не надо. Ну, ей богу как Женька вы сейчас. Жека наш, видели его вчера? Он сразу всё понял. Придёт ко мне, плачет, за ногу обнимет, скажет — баб, дай то, дай это. Знает, что бабушка ему всё разрешает. И не спрашивайте меня больше об этом.

Хорошо. Ну, а в отношениях с медколлективом на одной доброте не уедешь. Ваш фонд в больнице практически на птичьих правах, а выглядит всё как государство в государстве. Как вы лично о чём-то с коллегами по отделению договариваетесь?

Во-первых, я не лезу в чужие дела. А во-вторых, всегда знаю, с кем и о чём договариваться. Но в больнице к нам относятся хорошо, называют помощниками. И сами нам помогают. Ведь изначально у нас было три палаты, и только постепенно мы так обустроились.

Расскажите про свою семью? Где вы родились, как у вас появился ваш Димка.

Родилась в Новосибирске. Родители — рабочие на заводе. После школы я поступила в медучилище. А потом на скорую. Работа интересная, я все улицы в городе знала! А Димку как родила? По любви! В 16 лет и он у нас женился. Все пошли на выпускной, а мы в загс.

Как же так? Не доглядели?

Да бог с вами! Сами они решили. У нас так заведено. Дима как решит, так и будет. Он главный в семье, распоряжается финансами и за многое отвечает. И строит, и пилит, и чинит. На даче у нас мотокультиваторы и «Нива» рабочая. Они с Леной ведут хозяйство. Утки, куры, индюки, цесарки. У нас всё своё — овощи, яичко и мяско. Скажет мне, мам, убой. Столько-то куриц надо зарубить. Так я и рублю, и ощипываю. У нас вообще в семье никто ни с кем не спорит. Всё на доверии. Это естественная ситуация жизни.

Про вас можно сказать, для других живёте?

Нет! Как это для других? — Ольга Николаевна так эмоционально удивляется тому, что мне нравится задавать дурацкие вопросы. — Жизнь-то моя. Просто моё дело — уже больше детям отдавать, чтобы они вперёд двигались. Это нормально.

А как вы такого сына воспитали?

Некогда было воспитывать. Он рано стал самостоятельным, понял, что надо трудиться. Рос со мной на этой скорой помощи. Помню, 12 лет ему было, приехали на вызов — человек повесился. Заходим в квартиру, а найти не можем. А он уже зовёт: «Мамка, мамка, вот он, в ванне!» Я ему: «Дима, помогай скорее, снимай». И он помог, снял. Он всё умеет делать — и уколы ставить, и за детьми ухаживать, купать, заворачивать. И мне помогает на работе, и Лене.

У вас, можно сказать, есть целые семейные проекты по устройству детей в семьи.

Да, лежал у нас парень один, мы его прозвали Чугунякой. Он вообще-то болел бронхиальной астмой и бронхитом. Но лечился на гормонах, поэтому был плотненький мальчик. Потом родился его брат — Задорин. Мать от него не отказалась, она просто его не забирала. А ребёнок вянет на глазах, не хочет просто жить этот Задорин. Его переводят из больницы в больницу, потом мать всё-таки забрала. Два дня, и он снова у нас. Сердце кровью обливается. Решили со снохой не сидеть, сложа руки. Мать официальный отказ дала. А мы новых родителей подыскали. Просто сказали знакомым, возьмите, сил нет — пропадает ребёнок. Они и взяли, сменили ему фамилию, имя. А потом уехали куда-то в тёплые страны по работе. Их бабушку я часто встречаю, рассказывает, как там живёт на морях наш Задорин.

10 литров жидкого геля и мыла приходится на палату малышей в месяц

А Чугуняку забрала в Ульяновск его родная бабушка. Были и другие случаи. Как-то раз к нам попал Щукин. Умственно отсталый. И тоже ВИЧовый парень. Мать его не в себе — она в психбольнице лечится, а он — у нас. И грешным делом закралась мысль, что в детдоме ему лучше будет. А однажды она на свидание пришла. И взяла его так нежно. И на своей волне они общаются. Она ему говорит, он ей что-то отвечает. И я думаю, что же я в себе такую крамольную мысль держу?! Нельзя их разлучать, родную кровь. Пусть Щукин приезжает к нам столько, сколько надо. Мы его вылечим и снова ей отдадим. Мама о нём заботится, как может. Им хорошо. А ум — это ерунда. Это мы мир на свою голову подстроили, а если бы их большинство было, то они бы — на свою, а нас дурачками называли.

Грань очень тонкая: добра много не делай. Всё, говорю, давай, Щукин, езжай к маме.

А мамы других детей в больницах вам помогают?

Когда уезжают, часто оставляют нам вещи, памперсы, гигиенические средства. Больница — инфекционная, и отделение для детей до года, поэтому они там своих с рук не спускают, и мы их часто не пускаем. Только через окошечко смотрим, наши детки понимают — там мама. В неврологическом центре мамочки отзывчивее были, всегда угощали, помогали, потому что у них свои дети больные.

Сиб.фм и Фонд «Солнечный город» благодарят Государственное бюджетное учреждение здравоохранения Новосибирской области «Детскую городскую клиническую больницу № 3» за помощь в организации интервью

В «Солнечном городе» вас обучают, как общаться с детьми, их родителями и другими взрослыми?

Да, раньше было много семинаров, конференций. Сейчас — нет (штат больничных нянь стабильный и уже всему обученный — Сиб.фм). Поэтому я в фонд в основном хожу за вещами и игрушками. Набираю полные сумки детям. Мы же их нарядными выписываем. А мыло?! Вы не представляете, сколько мыла требуется на одного ребёнка! Оно льётся рекой. Это целая мыльная история. И фонд даёт нам всё это по первому слову.

В вашей работе столько разъездов и физического труда. Вас же иногда посещают мысли уволиться?

Уволиться? Подождите. Для чего? Я встаю в 5.20 утра. Кофеёк, новости и пошла-пошла. Сначала троллейбус, потом маршрутка, потом пешком — полтора часа, и я на месте! Мне не хочется ничего нового. В моём возрасте главное — чтобы всё было по-старому. Это вы меняйте.