Александр Бондарь — декан физфака Новосибирского госуниверситета, член-корреспондент РАН, доктор физико-математических наук и нонконформист, не считающий нужным скрывать своих убеждений. О том, почему мы живём в отсталом, нецивилизованном государстве, как могут помочь обществу «хвостики» и почему важно, чтобы чиновники осознавали ограниченность собственного интеллекта, профессор рассказал корреспонденту Сиб.фм.
Что сейчас мотивирует детей, выпускников школ, идти на физфак?
Я не знаю ответа на этот вопрос. У меня есть только гипотеза, что, как в любой сложной системе, люди образуют многомерное распределение, и в этом распределении существует центральная часть — это и есть большинство. А есть «хвосты» — это, скажем так, немного сумасшедшие, люди не от мира сего.
Когда всё хорошо в обществе, то доминирует серединка, а когда всё разваливается, когда общество в кризисе, тогда правильный путь указывают «хвостики».
Те люди, которые идут в науку, — это «хвосты». И пока всем хорошо — мяса, колбасы достаточно, очередей нет, — они никому не нужны, а когда окажемся очередной раз на пороге катастрофы, тогда выяснится, что надо лелеять вот эти вот «хвостики», прислушиваться к тому, что они говорят. Мы — тот механизм, который вот эти «хвосты» сохраняет, культивирует, собирает и даёт им возможность дальнейшего развития. Это некий якорь, за который, я надеюсь, общество и будет удерживаться на правильном пути.
Для чего, на ваш взгляд, нужна популяризация науки и нужна ли она вообще?
3 кг весил экспериментальный образец мобильного телефона ЛК-1, созданнный в 1957 году Л. Куприяновичем (СССР)
Конечно, это необходимо — и самой науке, и обществу в целом. В чём, на мой взгляд, особенность ситуации? С одной стороны, наука — один из основных двигателей развития общества. Все блага цивилизации стали возможны в результате развития наших представлений о мире, о природе, о самих себе, начиная от медицины, кончая сотовыми телефонами.
С другой стороны, обычный человек не задумывается о том, откуда всё это взялось и как оно устроено. Возникает некий разрыв в сознании, который несёт в себе целый ряд негативных факторов.
Ну, пользуется человек и пользуется — действительно, зачем ему думать о том, как устроен тот же мобильный телефон?
Верно, но развитие науки требует ресурсов, и их может предоставить только государство. Особенно это касается фундаментальной науки. Частный бизнес, индивидуальная инициатива, как правило, не вкладывают средства в её развитие. Поэтому государство сознательно берёт на себя эти функции.
И совершенно понятно, что люди, отвечающие за принятие решений о финансировании фундаментальных исследований, должны чётко понимать, что если они этого не сделают, то государство будет терять дееспособность.
В цивилизованных странах и общественность, и избиратели напрямую вовлечены в принятие подобных решений.
А у нас обычный избиратель разве вовлечён в принятие решений — в реальности?
Мы, к сожалению, в этом отношении совершенно отсталая страна, для нас ситуация ещё более острая и трудноконтролируемая.
То есть получается, что взаимоотношения науки и общества — это, по сути, то, что называется GR: выстраивание отношений с правительством.
Я говорю об устройстве цивилизованных государств, где решения правительством принимаются в опоре на общественное мнение.
Вы считаете, к нашему государству это не относится?
Абсолютно. Оно не цивилизованное, в частности, в этом отношении. У нас нет на сегодня чёткой, ясной схемы принятия решений по выделению ресурсов науке в целом. Ну, видимо, потому, что наше государство ещё молодо. То есть цивилизованные методы управления государством ещё в процессе конструирования. Наука оказалась на задворках этого процесса.
17 % всего финансирования науки в США идёт на фундаментальные исследования (данные Юнеско)
Здесь ещё одно важнейшее обстоятельство — дело в том, что современная наука неразрывна с процессом образования, которое начинается со школы. Вот эта сторона науки совершенно естественным образом касается обычного человека, потому что каждый обычный человек озабочен тем, как будут получать образование его дети и внуки.
Ещё один аспект, который очень важен, — лженаука, это характерно не только для нас, но и для других стран. В одежды наукообразия начинают рядиться хорошо нам известные ещё со средних веков алхимия, астрология и так далее...
Так всё же как удаётся объяснять людям, зачем нужны фундаментальные исследования?
Ну, на самом деле это задача, безусловно, сложная. Первое. Возможность найти взаимопонимание естественным образом связана с общим культурным уровнем — если человек образован, если у него высокий культурный уровень, то он понимает, что есть мнение профессионалов, которому можно и нужно доверять. Поэтому одним из необходимых элементов должно быть состояние доверия между общественностью и специалистами.
Те, кто принимают решения, должны понимать ограниченность собственных возможностей, собственного интеллекта.
Опыт цивилизации как раз показывает, что популизм в принятии решений в этой области, как правило, приводит к тяжёлым последствиям.
12 января 1755 года был подписан указ об открытии Московского университета
Во-вторых, общий культурный уровень человека создаёт базу для того, чтобы можно было на научно-популярном языке объяснить цели и задачи, которые решает конкретное научное направление или проект.
И третий момент — человек с высоким культурным уровнем лучше осведомлён, что затраты общества на фундаментальную науку, науку ради науки, многократно окупились и в экономическом, и в историческом контексте. Ну, опять же можно массу примеров привести, когда учёный сам не задумывался, зачем его исследования кому-то понадобятся, а сейчас мы видим, что полученный результат — и есть основа современного общества, его жизнедеятельности, экономики и так далее.
Есть ещё аргумент — фундаментальная наука обладает таким замечательным свойством, что она перед человечеством ставит задачи, которые в обыденной жизни никогда бы не возникли. А решения этих задач требуют развития особых методов, особых подходов, особых технологий, которые не возникли бы, если бы не фундаментальная наука. И вот как результат создаётся некий новый инструмент, который потом используется для практических целей.
То есть пока, например, ловили бозон Хиггса, научились параллельно делать ещё много-много всего полезного?
Совершенно верно. Например, задача обнаружить хиггсовский бозон привела к тому, что была создана с нуля новая отрасль техники, сверхпроводящие магниты, которые используют для охлаждения сверхтекучий гелий. Эта техника, без сомнения, найдёт себе применение для задач уже чисто прикладных. Таких примеров можно привести массу.
«Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и её пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно» В. И. Ленин
Вот, собственно говоря, это и вызывает некоторые вопросы: часть общества, которая обладает достаточным уровнем культурного бэкграунда, составляет процентов 20 от общего количества избирателей, вряд ли больше — даже в цивилизованном государстве. В нецивилизованном — значительно меньше. В принципе диалог возможен в таком случае, или нет?
Диалог, безусловно, необходим и возможен. Если ты говоришь с людьми, то прослойка, с которой можно найти взаимопонимание, постепенно растёт. Если учёные будут кастой маргиналов, то наука обречена на вырождение. Потому что не придёт молодёжь, не будет ресурсов для роста. И образование, собственно, тоже является совершенно необходимым элементом диалога с большой буквы. Поэтому миссией учёных, научных работников является самое прямое участие в образовательном процессе. Университет как раз и является механизмом, плавильным котлом, где в среднем более высокий интеллектуальный уровень помогает сформировать ту атмосферу приобщённости к науке, которая позволяет найти общий язык и гуманитариям, и технарям. Просто некая критическая масса умных людей уже сама по себе значима, она сама способна к воспроизводству. Студенты, закончившие университет, выходят во взрослую жизнь. Они, как споры интеллектуального духа, распространяются по стране, по миру, и так далее, так далее. Именно так всё и устроено, и другое придумать трудно, а может, и невозможно.
То есть учёные, выпускники университетов, должны стать ещё и просветителями?
В развитых странах основной «выхлоп» университета — это далеко не те люди, которые идут в науку. В основном они уходят в бизнес, в экономику. Но это люди, которые были приобщены к интеллектуальной вершине, и они начинают культивировать среду, из которой постепенно формируется в том числе и высшая часть интеллектуальной элиты.
В этом отношении мы — недоразвитая страна. И нужно, может быть, лет 100, чтобы эти механизмы заработали.
Но до этого момента нужно сохранить зерно интеллектуальной жизни, в частности высокую науку, фундаментальную науку. Если мы её потеряем, то потом это нарабатывать придётся гораздо большими усилиями, гораздо большими вложениями. Ясно, что этот процесс неизбежен.
Процесс потери?
Процесс развития общества. Оно, к сожалению, пока ещё не созрело для того, чтобы понимать, какими богатствами оно обладает, и поэтому наука в России находится в опасности.
Подпишитесь на нас в Telegram
