Уцелевший

У Виктора Станиславовича есть дом, хозяйство, пенсия и единственный ребёнок. Детей могло быть больше, объясняет он, но когда его и других работников атомной промышленности отправляли в пустой и замерший после катастрофы Чернобыль, предупреждали сразу: «Детей рожать после возвращения домой не рекомендуется». Но, что немаловажно, у Виктора Станиславовича есть какое-никакое здоровье, а для таких, как он, ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС, это большая удача. Накануне годовщины со дня чернобыльской катастрофы корреспондент Сиб.фм узнала, какими отголосками трагедия отозвалась в жизни обычного заводского рабочего из Новосибирска, заброшенного на два месяца в мёртвый город.

* публикуется повторно в цикле лучших материалов Сиб.фм за 2019 год.

Не знали, но догадывались

За год до катастрофы я переехал в Новосибирск, устроился работать на завод химконцентратов. 26 апреля встретил тут же — тогда нам пришла телефонограмма, мол, требуется отправить двух связистов в Чернобыль. Нас всех собрали и сказали отправляться на медкомиссию. Если не пройдём её, то остаёмся работать, а если пройдём, но открутимся, то заявление на увольнение — и вперёд. Вот тогда мне мой друг и коллега Игорь говорит: «Может, мы поедем?». Ну я и согласился. Сказали нашим: «Ребят, не идите на комиссию, мы поедем»,

а они нам в ответ: «Да вы что сдурели, что ли, не знаете, что там?».

А мы ведь и не знали действительно, хоть и догадывались, раз работаем в атомной промышленности, что дело серьёзное. В реальности только всё оказалось ещё серьёзнее. Как приехали, так и увидели все страсти эти. А нам говорили, что просто выброс произошёл.

Приехали мы туда уже в начале августа, но жили не в самом Чернобыле, а в 150 километрах от него, в детском пионерлагере «Голубые озёра». Вот с этого момента для нас и началось страшное. Обычный с виду лагерь — аккуратные домики, газоны, дорожки, но при этом из громкоговорителей круглые сутки монотонно раздаётся одно и то же: «По газонам не гулять, в лес не ходить, рыбу не ловить, грибы не есть...». Для нас это, конечно, было дико, получается, что ничего нельзя было делать. А сколько ещё было всяких правил! Пока едешь до станции, несколько раз переодеваешься, отмываешься. Даже автобус нам по пути меняли. Кстати, мылись мы только с порошком, никакое мыло попросту не помогало.

Но до того как попасть на станцию, мы вначале оказались в Чернобыле. И там тоже было кое-что дикое для нас. Представьте себе, собаки, коровы, кошки — все гуляют сами по себе, брошенные животные.

Город при этом стоит пустой, тишина везде, а кругом висят яблоки, груши и другие фрукты — всё никому не нужное.

Не знаю, наверное, радиация на них уже повлияла, потому что размеров эти фрукты были огромных, особенно те, которые вдоль трассы к Чернобылю растут. Мы, бывает, останавливались, срывали и ели. Ну а как? Берёшь с собой дозиметриста, он смотрит на яблоки — так, здесь радиация высокая слишком, а вот здесь нормально. Потом уже, когда адаптировались, мы и за грибами ходили в лес, естественно, тоже с дозиметристом, и рыбу ловили в озёрах. Получается, нарушали все правила.

Бегом по станции

На станцию мы тоже попали не сразу. Где-то с недельку работали в электроцехе, а потом нам вновь объявляют: «Нужны два человека на станцию». Ну мы с Игорем опять согласились.

Наша задача заключалась в том, чтобы обеспечивать связь непосредственно там, где строился саркофаг для четвёртого реактора. Из-за радиации постоянно выходили из строя рации, а значит, нужно было тянуть кабель вручную. По верху кабель не пробросишь — краны мешают, а по земле тракторы ходят. Приходилось работать в траншеях, которые оставляли трактора — так кабели и тянули. На фотографиях вот тут видны укрытия в виде блоков, вот за них забегаешь, чуть-чуть отдыхаешь и снова кабель тянуть. Почему именно бегом? А вот такое правило — можно было получить слишком высокую дозу облучения, поэтому мы делали всё максимально быстро, буквально набегу. Пешком там никто не ходил.

Зиверт (Зв) — это количество энергии, поглощённое килограммом биологической ткани, равное по воздействию поглощённой дозе гамма-излучения в 1 Гр

Бывает, сбегаешь, зачистишь кабель, прибегаешь в укрытие, а у тебя облучение 1,25 мЗв — это значит всё, едешь на базу. Предельно допустимая доза была 1мЗв. У нас накопители были — один постоянный, а другой приходилось брать всякий раз, как на задание берёшь. В таких условиях мы работали по шесть часов за смену. Всего два месяца. Раньше уехать оттуда было нереально, только если не наберёшь 25 рентген. Мы даже шли на хитрость и, когда бежали по станции, подкладывали наши таблетки на такую галерею, рядом с резервуарами для хранения жидких ядерных отходов. Потом когда обратно бежали, забирали их, а они за это время успевали прилично так радиации набрать. Но нам это не помогало — когда сдавали на проверку эти таблетки, нам всегда говорили, что всё нормально. Показатели зашкаливали, люди просто не верили, что такое может быть, а может, и догадывались обо всём.

Ощущение страха, конечно, было. Но оно притупилось, мы привыкли жить и работать в таких условиях.

К тому же мы приехали в Чернобыль уже спустя четыре месяца после случившегося, какие-то работы к тому времени, конечно, были сделаны, хотя реактор так и стоял открытым. Радиации ещё хватало.

На наших глазах в реактор упал вертолёт, слышали о таком? Оператор полетел с пилотом фотографировать, а вот здесь по краям стояли растяжки, за которые вертолёт и зацепился лопастями. Так и упали они туда, прямо в самое пекло реактора.

Не повезло и солдатам-срочникам, которые сбрасывали графит с крыши. Это было при нас, но мы их не видели, не общались, потому что их буквально привозили, отправляли наверх, на крышу, и после работ увозили. Они были разовыми, то есть сегодня одних привезли, а завтра уже привезут новых. Туда пытались загнать роботов на радиоуправлении, чтобы они занялись этими работами, но техника в условиях радиации просто ломалась. А значит, нужен был ручной труд. Вот солдатикам больше всех и досталось. Их, конечно, одевали в свинцовые фартуки, пытались как-то защитить, но куда там. Не знаю, как их судьба сложилась, но вряд ли долго проживёшь после такого мощного облучения, ведь графит был очень и очень радиоактивен.

Льготы, которые быстро заканчиваются

Я вернулся в Новосибирск. Дальше начались медосмотры буквально каждый месяц. Нас всех тщательно проверяли — сдавали кровь, смотрели щитовидку... Но каким-то чудом всё оказалось в норме, и особых изменений в здоровье своём я не заметил. Вот моему другу Игорю повезло меньше, у него начались серьёзные проблемы с ногами.

Когда я был там, на станции, и видел всё своими глазами изнутри, картина представала совсем другой. Конечно, замечал и ошибки руководства, это если говорить о том, как всё тщательно скрывалось. Но тогда всё укрывалось — время было такое. В СССР самолёты падали, а мы и не знали об этом. Только сейчас информация доходит.

Я к Чернобылю в своей жизни отношусь так — это моя судьба.

Не было бы его, значит, случилось бы что-то другое. Но и в грудь себя не бью, мол, я герой такой, сам вызвался поехать в зону отчуждения. Нет, не до героизма было. Но интерес и любопытство тоже в нас присутствовало.

Но катастрофа сказалась на моей жизни. Возможно, мы бы с супругой ещё детей понарожали. А так, нас предупредили заранее, что детьми обзаводиться нежелательно. Может быть, дети родятся и хорошие, здоровые, а вот на внуках и правнуках всё это точно отразится. Я рисковать и не стал, поэтому одна только дочь и получилась.

Статус ликвидатора, который есть у меня сейчас, практически ничего мне не даёт. Да и я спокойно к этому отношусь.

Вот мои памятные медали — думаете их всего четыре? Да я просто многие даже не ходил получать. К чему они мне?

Поначалу льготы и особое отношение к нам, ликвидаторам, чувствовалось. Я, например, ушёл на пенсию в 50 лет. Пока работал в Чернобыле, у меня был увеличенный в четыре раза оклад. Раньше вот скидка на оплату электроэнергии была 50%, налоги мы не платили, а сейчас всё это поубирали. Да и я как-то льготами уже интересоваться перестал, махнул рукой. В общем, как-то быстро про нас забыли.

Согласно ст. 14 Закона РФ «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС» гражданам, имеющим статус ликвидаторов аварии, полагается первоочередное право на получение земельного участка для индивидуального жилищного строительства. В 2012 году в очередь на получение участка встал и Виктор Станиславович.

Мы сделали запрос в мэрию, где нам рассказали, что на момент постановки Виктора Станиславовича в очередь, его номер был 170-м. В 2016 году, когда все категории льготников из разных районов города объединили в единую очередь, Виктор Станиславович стал 973-м. Исходя из того, что за последние 12 лет свои участки, полагающиеся по закону, в Новосибирской области получили лишь двое чернобыльцев, 61-летний Виктор Станиславович до получения заветного клочка земли от государства может не дожить, а законные обещания останутся лишь на бумаге.

— Ко мне совсем недавно на приём приходила бабушка 94 лет, которая стоит в очереди на получение участка с 2006 года, — пояснил начальник Главного управления архитектуры и градостроительства мэрии города Новосибирска Виталий Столбов. — В очереди она шеститысячная, а всего у нас льготников знаете сколько? 8831 человек. Сможем ли мы найти столько участков для всех? В Новосибирске столько свободной земли попросту нет. Поэтому однозначно нет. Это утопия.