Аксакал

Дмитрий Петров уже больше месяца как покинул стены СИЗО, но обещает и на воле писать для Сиб.фм продолжение галереи российских сидельцев, с которыми ему довелось встретиться. Сегодня мы публикуем один из его рассказов, написанных ещё до освобождения.

В первой половине жизни человек пытается адаптироваться к социуму, во второй — к смерти. В тюрьме «небо становится ближе», хотя ты его почти не видишь. Тюремные люди живут недолго. Редко доживают до сорока. Все, кто старше, автоматически попадают в категорию долгожителей, которые непонятно как преодолели этот возрастной рубеж.

«Отец», — окликнул меня недавно на этапе мужичок лет тридцати пяти, выглядевший лет на пятнадцать старше.

«Какой он тебе отец?» — одёрнул его сосед.
«А что? — слегка оробев, ответил первый.
— Видно же, что дядька в годах».

Меня же обращение новоявленного «сынка» ничуть не смутило: за время заключения я смирился с ролью «аксакала».

Аксакал — в буквальном переводе: седобородый. Глава рода, старейшина, почтенный пожилой человек у тюркских народов в Средней Азии и на Кавказе

У категории 40+ в тюрьме определённо есть свои преимущества. Пусть и не всегда уступают место в туго набитом прокуренном боксе, но отношение, как правило, уважительное, без панибратства. В тюрьме вообще, я заметил, люди гораздо тактичнее в общении. Это при том, что собираются здесь далеко не сливки общества. У большинства за спиной — тяжёлое детство, родители-алкоголики (обычно один), наркотики, нищета, неоконченная школа. Речь густо сдобрена матом, но в отношении собеседника — никакой агрессии. Таковы правила жизни в этом герметичном пространстве. За каждое слово человек должен держать ответ, а за грубое — вдвойне. Любая агрессия должна быть обоснована, то есть иметь веские причины. Беспричинная — жёстко пресекается.

Недавно наблюдал сцену, в которой два арестанта начали строить диалог на повышенных. Дело было в конце дня, когда измотанных длинным и душным этапом зэков сгрузили в один большой бокс, чтобы небольшими партиями за пару часов развести по камерам. Эти двое были подельниками. Точнее, один из них проходил по делу обвиняемым, а второй, вероятно, свидетелем.

Почему «вероятно»? Потому что несколько лет назад в российском законодательстве появилась категория «скрытый свидетель».

1 июля 2002 года появились скрытые свидетельства в России с введением нового Уголовно-процессуального кодекса

Данные такого «свидетеля» засекречиваются, и на суде его допрос проводят дистанционно, пропуская для сохранения инкогнито голос через фильтр. При этом показания человека имеют такую же силу, как и показания обычного свидетеля. В случае, если у следствия недостаточно доказательств, появление «скрытого свидетеля» почти всегда стопроцентно. «Скрытому свидетелю» совсем не обязательно раскрывать источники своей осведомлённости и отвечать на вопросы защиты. Не надо быть экспертом в области лингвистики для определения того, что зачастую текст «показаний» такого свидетеля написан самим следователем. Словом, «скрытые свидетели» стали для следователей очень удобной затычкой в «дырявом» обвинении.

Вернёмся к сцене у фонтана (он же — «чаша генуя», он же — «крокодил», он же — «толчок»). Двое уже немолодых людей громко и эмоционально дискутируют, их беззубые рты извергают брань и упрёки.

Один полагает, что второй «наплёл» на него всякой «шняги», благодаря чему ему «насыпали по максбэту» — дали по максимуму.

Второй возражает и твердит, что «предъявы не обоснованы»: он «порядочный арестант», и ничего «б...ого и гадского» с его стороны не было. Страсти накаляются, и, кажется, вот-вот дело дойдёт до драки, что, в общем, здесь не приветствуется. Но тут в дело вмешивается «старый» — один из входящих в ближний круг «смотрящего за «централом». Несколько точно сформулированных вопросов участникам конфликта, и ситуация не решена, но сглажена: страсти улеглись, бойцы разведены по разным углам ринга. Зэки закурили.

«Отец, угости сигареткой! — обращается ко мне молодой паренёк. — А, не куришь... Это правильно». Адаптируясь к смерти, подумал я, необязательно её торопить.