Жизнь Петра (имя изменено по просьбе героя — ред.) какое-то время составляла череда цифр: 111, часть 4 — по такой статье его осудили в начале «нулевых», 15 — в этом возрасте он попал в СИЗО, а оттуда в колонию для несовершеннолетних и 10 — столько долгих лет он мог провести за решёткой, но, к счастью для подростка, суд отправил Петю в колонию на семь. Пётр свой срок давно отбыл и зажил уже другой жизнью, но ту, прежнюю жизнь, в которой есть место и жестокости, и страху, и отчаянию, забывать не стремится — говорит, она научила его очень многому.
Действительно ли от тюрьмы не зарекаются?
В жизни может случиться всякое, и это нужно понимать. Если не ты, то тебя — в этом я сам убедился. Да и в колониях хватает случайных людей, поэтому зарекаться, действительно, не стоит. Оказался ли я там случайно? Не знаю, но точно знаю, что я этого не хотел. Был молод, глуп и испуган.
При каких обстоятельствах попали в тюрьму вы?
Отвечу банально: драка. Я тогда ещё учился в школе, жил в небольшом городке в Новосибирской области. Мы гуляли, встретились с другой компанией, со «старшаками» — им по 17, а мне 15. Слово за слово, решили выяснить отношения, началась потасовка, я испугался, достал нож и ударил в бедро. Дальше на меня ещё сыпались какие-то удары, поэтому мне пришлось обороняться — попал куда-то в плечо, над глазом, под глазом... В общем, потом этот парень скончался в реанимации. Он потерял много крови, его не смогли откачать. Мой удар пришёлся в артерию. Вот, тяжкие телесные повреждения по неосторожности.
Ножи тогда носили мы все — мальчишки всё-таки. Ходили в лес, жгли там костры, игры устраивали. Я и не думал, что когда-то воспользуюсь им по назначению. Сейчас уже по прошествии времени понимаю: лучше бы меня тогда запинали, чем я этот нож в ход пустил. С тех пор ничего с собой не ношу из оружия — не важно, какое оно, если у тебя с собой нож, рано или поздно ты пустишь его в ход.
В этот же день меня забрали. К тому времени я знал, что по моей вине умер человек. Под следствием я находился больше года. В какой-то момент меня даже хотели отпустить под подписку о невыезде, но поменялся следователь. Думаю, отчасти, это произошло по инициативе родственников потерпевшего.
Каково было 15-летнему подростку оказаться в СИЗО?
Не так страшно, как кажется. Там было всё нормально. Были взрослые, которые не допускали какого-либо беспредела. Вот с ними мы и общались. Ну как общались? Перекрикивались. Была тюрьма такого американского типа, то есть длинный коридор, вдоль которого расположены камеры. Отдельно в камере сидели малолетки, отдельно — взрослые.
Испытывали ли вы какие-то надежды, находясь в СИЗО, что ситуация ещё может как-то разрешиться в вашу пользу?
Надежда есть у каждого.
Каждый, кто там сидел, надеялся до последнего.
Лично я, поговорив там с другими заключёнными, наоборот, отчётливо понял свои перспективы — мне грозило до десяти лет. Возраст здесь никаких послаблений не давал. Поэтому когда я зашёл в камеру после оглашения приговора, я захотел даже сплясать что ли. Семь лет — это не десять, да и год я уже отсидел в СИЗО, значит остаётся шесть. Но это поначалу так, прошло минут 20 и только тогда на меня навалилось осознание случившегося — это огромный срок, который я проведу безвылазно за решёткой.
Какими были ваши впечатления от колонии для несовершеннолетних, когда вы туда попали?
Мне там понравилось. В отличие от СИЗО, здесь было свободное перемещение, можно было ходить по отрядам, знакомиться, находить земляков. Но такое длилось недолго. При мне произошёл бунт, который многое изменил в колонии.
А началось всё с того, что до нас дошёл слух, что кого-то избивают.
В колонии ведь как — один за всех и все за одного.
Начали ломать тумбочки, выбивать стёкла. Я так понял, администрации это было даже на руку, они завели отряд «Корсар» и после этого начался жёсткий прессинг, который длился примерно месяц. Нас не избивали, ничего такого, но было психологическое давление. Нас гоняли вокруг бараков, заставляли много бегать, приседать. А всё было сделано для того, чтобы заново ввести систему Макаренко. Знаете, как в армии — культорг, секретарь, физрук, то есть актив. А значит снова сделать зону «красной».
Администрации это удалось сделать?
Да. Нашлись активисты — молодые ребята из числа авторитетов, которые давно уже сидели. Вот они стали нами непосредственно управлять. Те, кто пытались как-то воспрепятствовать режиму — они вскрывали вены прям на плацу. Их просто увозили в изолятор. А те, кто не мог уже что-то сделать, прогибались и принимали новые правила.
Это длилось месяца три. Нас морально угнетали — заводили в большой зал, где раньше мы любили почитать и позаниматься своими делами, ставили на четвереньки и заставляли так стоять несколько часов. Все уже изнемогали, обливались потом. В этом зале были обои — они просто отваливались от стен.
«Корсар» – команда специального назначения ГУФСИН России по Новосибирской области. В широком значении слово «корсар» используется как синоним слова "капер" или даже "пират"
Было мнение, что администрация сама устроила этот бунт. Им было выгодно поднять небольшое восстание, договориться с другими зэками, завести «Корсар» и подмять заключённых под себя.
Насколько тяжело было находиться в колонии после бунта?
Это было попросту невозможно, я не мог дождаться своих 18 лет, чтобы поскорее переехать во взрослую колонию.
Например, было такое: если ты не понравился кому-то из актива, тебя тупо заводят в каптёрку, наматывают мокрое полотенце, чтобы синяков не оставалось, и бьют. Если на теле зэка останутся синяки, то актив за это по головке не погладят. Администрации приходилось этого заключённого прятать, ведь в любой момент могла нагрянуть какая-нибудь комиссия. Пожаловаться — а кому? Были случаи, когда на свиданиях кто-то жаловался, потом родители этого зэка писали жалобы, а в итоге страдали мы, так как нам ещё больше за это прилетало. В конце концов, жаловаться мы перестали.
Приезжает комиссия, а мы молчим — всё хорошо, всех всё устраивает, избитые закрыты в изоляторах.
Некоторые уже не выдерживали, а потому старались заболеть и уехать на «десятку». Они предпочитали испортить себе здоровье, чтобы вырваться с «малолетки» и уехать на взрослую колонию, побыть немного там. Для этого они делали ёршики — глотали железки, а потом их с острыми болями в животе увозили. В общем, крутились как могли.
Вот у нас был отрядник, который закрывался в кабинете, и ему было пофиг — бьют или не бьют кого-то. Напротив было отделение со спальными местами, там могли кого-то схватить, подкинуть несколько раз и ни разу не поймать. Человек падал на пол, корчился от боли, кричал, но никакой реакции не было. Только и слышны были эти крики. Такая вот администрация.
С передачками тоже всё было максимально жёстко — у нас забирали почти всё. И если с едой был вариант ходить питаться в столовой, то с личными вещами никаких вариантов не было.
394 заключённых приходится на 100 тысяч человек населения в России. В Канаде – 114, в Исландии – 38
Я выбрал для себя такой путь — ушёл работать на промзону собирать мебель, чтобы не находиться в отряде. Вначале работал в одну смену, а потом в две — дополнительно обучал других заключённых. Хорошо, что мне от отца опыт достался, я умею работать руками, поэтому промзона стала отличным вариантом. Нам даже удавалось забирать передачки себе и делиться с друзьями, а не отдавать кому-то там, потому что такие порядки.
К чему пришлось привыкать в колонии для несовершеннолетних?
Самым важным для меня было — найти свой круг общения, влиться в коллектив и не оказаться где-то в социальном низу. И мне это удалось, я нашёл друзей, нашёл общение. Мы держались друг за друга и помогали, даже когда произошёл этот бунт.
Что произошло, когда вам исполнилось 18 лет?
Я попал в ИК-3 — взрослую колонию, где провёл чуть более пяти лет. По уже привычной схеме, я вышел в рабочий отряд, но спустя полтора месяца меня почему-то перевели из него, не взяли на промзону. Думаю, это из-за проблем со здоровьем в детском возрасте — у меня была бронхиальная астма. Это, кстати, порой и выручало: всё равно были случаи, когда администрация пускает в ход дубинки. В такие моменты я кричал, что у меня астма, и меня не трогали.
В общем, не попал я в рабочий отряд, по УДО освободиться тоже не получилось. Но в целом,
во взрослой колонии было гораздо интереснее — было с кем поговорить и как провести время.
Согласно данным ФСИН, количество несовершеннолетних заключённых уменьшилось с 2006 года по 2018 год почти в 10 раз. С 13609 до 1354 человек
А главное — там была свобода. После «малолетки» это особенно чувствовалось. Колония для несовершеннолетних была «красной», а там, где я провёл пять лет — «чёрной». Это свой особый мир со своими правилами. Администрация в наши дела не вмешивалась. Они приходили-то раз в месяц, переворачивали камеры больше для вида, да и то, если кто-то что-то натворил. Все вопросы решали мы сами, в том числе и вопросы внутри коллектива.
Достать с воли можно было почти любую вещь. Поэтому мы спокойно ходили в олимпийках — тогда ещё робы не было, а администрация на многое закрывала глаза. Однажды моя ярко-красная олимпийка не понравилась начальнику, и я попал в карцер на 30 суток. На дни рождения мы накрывали столы, всегда доставали угощения, водку. Многие из тех, кто сидели в колонии по 228-й, могли доставать наркотики даже находясь в неволе.
Какое у вас сложилось мнение об исправительной системе в целом?
Делать там абсолютно нечего. Я лучше здесь хлеба съем, чем там колбасу. Хотя в колонии мы не бедствовали — получали передачки, питались в столовой, могли сами себе что-то готовить. Была, условно говоря, свобода, насколько это вообще возможно в таких условиях. Но опять же повторюсь, даже при всём этом, делать там нечего.
Шансов на реабилитацию у большинства заключённых нет.
Мало кто освобождается и не возвращается. Только единицы могут начать нормальную жизнь на свободе. Кого-то доводят повторно до тюрьмы трудности с трудоустройством, а кто-то так привык и обленился, что ему проще опять в колонию заехать.
Чему вас научил этот опыт?
Это была для меня своеобразная школа жизни. Знаете, кого-то до 18 лет учат уму-разуму родители, а кого-то тюрьма. Вот я там и учился, впитывал в себя как губка только хорошее, а из плохого делал выводы.
Я благодаря тюрьме научился в людях разбираться.
Немного поговоришь с человеком и понимаешь, кто перед тобой — гнилой человек или нет.
А так, я не отучился, образования у меня по-прежнему нет. Нет, какое-то образование вроде и есть — я слесарь механосборочных работ. Дома корочки даже лежат, но я по ним устроиться и не пытался. Эта профессия меня не устраивает. Сам я официально нигде не работаю, устроиться для меня весьма проблематично, тем более без образования.
На пользу колония мне, конечно, не пошла, но с другой стороны, что бы было со мной, если бы меня не закрыли? Каким бы путём я пошёл? Всё-таки были «нулевые», криминальный провинциальный городок, кругом наркоманы одни.
Стесняетесь ли вы своего тюремного прошлого?
Нет. Спокойно при знакомстве с новым человеком могу сказать ему, что вот, так и так, сидел по малолетке. Тут нужно понимать, что на каждого тюрьма действует по-разному. Кто-то заедет и всё тело себе запартачит вплоть до лба. Я в такие крайности не бросался, вышел чистеньким. А по кому-то сразу видно, что он сидел — повадки, манера общения. Мне лично часто при знакомстве говорят, когда узнают мою историю, что я не похож на бывшего заключенного.
Как вы там вначале спросили? От сумы и тюрьмы не зарекайся. Каждый может там побывать. Даже самый хороший человек.
Подпишитесь на нас в Telegram
