Кому нас, дураков, жалко?

Автор спецпроекта «Практика жизни» Ирина Кичкайло на Сиб.фм встретилась с Любовью Николаевной Присмакиной — человеком, превратившим заброшенный интернат под Новосибирском в образцовое хозяйство и дом-санаторий для детей с ментальными заболеваниями.

В 1998 году произошёл случай, который новый директор Ояшинского детского дома-интерната Любовь Николаевна Присмакина запомнила надолго. «В районе вспыхнуло бешенство, а у нас даже изгороди не было, — вспоминает она. — Я велела сторожам всех собак с территории убрать. Старшие на меня сильно обиделись. А я им объясняю: бешенство — страшная болезнь. Вот укусит тебя собака, и можем не спасти.

— А кому нас, дураков, жалко?

— Во-первых, вы не дураки. Во-вторых, мне жалко.

420 человек воспитываются в Ояшинском доме-интернате

Ояшинский интернат был воплощением киношного образа закрытого учреждения из российской глубинки. Дети жили в бараках, откуда переселили куриц, подперев брёвнами стены, чтобы они не рухнули. В общих помещениях ютились пациенты с ДЦП, умственно-отсталые, лежачие и активные больные. Таким он и был до прихода в тогдашнее областное управление социального развития нового начальника — Сергея Иосифовича Пыхтина (теперь — министерство социального развития Новосибирской области) и назначения сухой и энергичной Присмакиной на должность директора.

Сегодня Ояшинский интернат — это государство в государстве. Основной корпус имеет просторные жилые комнаты, лечебную базу с редким восстановительным оборудованием и кабинеты для творчества и развития. Отдельное здание для совершеннолетних, где они живут, пока работают в интернате, и получают зарплату. Дневной стационар временной реабилитации детей в сопровождении родителей. Крытый манеж для иппотерапии. На скотном дворе — коровы и свиньи. Собственный мини-завод по переработке молока не только обеспечивает воспитанников молоком, творогом, кефиром и сметаной (30 %, ложка стоит), но и поставляет продукцию в магазины Ояша.

Посевные и уборочные работы ведутся на полях в 300 гектаров: свой корм дешевле покупного, даже с учётом затрат на работников и спецтехнику. Есть тракторы и автомобили. На территории интерната — несколько теплиц, в одной уже готовят рассаду летних цветов, в другой пошли огурцы. Мы срываем несколько штук, немного — Юрий Леонидович, ответственный за хозяйство, разводит руками: мол, только что отдали урожай на кухню. Две котельные обеспечивают теплом все здания интерната, вода — из скважин, очистные сооружения собственные. Хозяйство детского дома автономно и даёт работу для 380 сотрудников, в основном из Ояша и Мошково.

Но главное — воспитанники. У них есть шанс социализироваться или хотя бы прожить своё детство рядом с теми, кому не всё равно.

Всё бы это да хорошим детям

Мы прогуливаемся по основную корпусу, кругом сияет новая плитка — не больничная, а такая, которую мы выбираем для дома. На стенах поручни, огибающие углы и спускающиеся вдоль лестниц.

— Любовь Николаевна, как вы тут оказались?

— Муж умер от инфаркта. Я чуть-чуть поработала в торговле с подругой, но поняла, что не моё. Я энергетик, много лет руководила производством. А тут глава района говорит: иди в Ояш, как раз проблему с директором решали. Первое впечатление — кошмар. Тогда время сложное было.

Я помню, на складе одни консервы.
Поэтому на ужин — суп из кильки, хлеб и чай.

Мария Киляшова — абсолютный чемпион всемирных специальных игр в бочче, воспитанница Ояша

Вот это здание мы называли графскими развалинами: крыша течёт, окна хлопают. Федералы деньги давали, но их размазывали по сметам и латали дыры. В 2000-м пришёл Сергей Иосифович Пыхтин. С него всё и началось. Пыхтин вместе с Толоконским работали с Минфином, чтобы получить финансирование. Огромную помощь нам оказала депутат от коммунистов Любовь Ильинична Швец. Привлекли пенсионный фонд. За три года мы реанимировали здание полностью. Детей переводили очередями. Первые были такими гордыми, помогали отмывать коридоры после ремонта.

Как-то с проверкой приехали местные чиновники.

Видя, как преобразился Ояшинский детский дом, один всё время бормотал:
«Всё бы это да хорошим детям!»

— Ох, хотела я ему ответить! Но не стала. Каждый грызёт свою морковку.

Территория Ояша — до сих пор строительная площадка. Только теперь интернат не восстанавливается из руин, а всё время улучшается. «Нам очень нужен бассейн», — говорит Присмакина, из окна показывая мне, где расположился модуль будущего бальнеологического корпуса.

Она его построит.

Жить самостоятельно

5-6 детей (2,8 %) ежегодно переводятся из отделения милосердия для малоподвижных детей в группы, где они приобретают навыки социализации и интеграции в общество

Дети из отделения милосердия на первом этаже основного корпуса — малоподвижные, мечтают перебраться на второй этаж для ходячих. Дело не быстрое. Операции в НИИТО, восстановление на тренажёрах, массаж, занятия с дефектологами. В 2016 году из 200 детей 14 научились самостоятельно переворачиваться, 16 — стоять с опорой и только трое — ходить. Дети второго этажа посещают творческие и спортивные секции, специалистов, помогающих развивать коммуникативные способности, речь, воображение, память и внимание. Взрослые хотят поскорее переехать в отдельный корпус.

В рамках проекта «Жить самостоятельно» с 2010 года старое здание училища в посёлке отремонтировали и сделали в нём общежитие для выпускников интерната. Они учатся трудиться, распоряжаться заработанными деньгами и вести бытовую жизнь под присмотром социальных работников. Сейчас в нём живут около 100 человек. Любовь Николаевна проводит нам экскурсию, но успевает комментировать каждую мелочь, которую видит:

— Леонидыч, ты ванную-то экраном закрой!

Встречая рабочего, она тут же делает ему замечание за грязную обувь.

— Посвежело всё, — оглядывает манеж Любовь Николаевна.

— Так покрасили к вашему выходу с больничного.

— А чего у лошади такой живот большой?

— Да разродится скоро.

— Почему вы её на работу выпускаете? В декрет пора, — без тени улыбки сообщает Присмакина.

Любовь — это они понимают

— С 2009 года по постановлению правительства все дети обучаемы, вне зависимости от заболевания, — рассказывает Любовь Николаевна. — Понимаете, они у нас с умеренной умственной отсталостью, это довольно тяжело. Но занимаются все. Мы заключили договор с местной школой. К нам приходят учителя и по адаптивной программе работают. Дети осваивают коррекционную программу восьмого типа и получают государственный аттестат — это достижение.

Ребята могут поступить в специальное училище.
Девочки — на швей.
Мальчики — на штукатуров-маляров.

В прошлом году у нас шесть швей выпустились. А мы выиграли грант, закупили хорошие машинки и организовали свой цех. Взяли их на работу, девочки шьют постельное бельё, тряпки, верхонки для интерната. Нам было страшно начинать проект для взрослых, — продолжает Присмакина. — Мы много советовались. Приезжали специалисты из Москвы, говорят: ничего не бойтесь. Ну а как не бояться? Ведь будут рожать. У нас с Лидией Васильевной уже сколько внуков?

— Пять, — отвечает Лидия Васильевна Чернышёва, заместитель директора по медико-санитарной части, врач-психиатр, главный помощник Любови Николаевны, живёт в Ояше и работает в интернате уже 40 лет.

— Абсолютно здоровые дети. Двое наших ребят уехали в Болотное, им там дали однокомнатную квартиру. Три девочки устроились в Новосибирске. Все вышли замуж за городских ребят.

Одна, правда, уже развелась и снова вышла замуж. В общем, всё как у всех.

— А как складывается судьба остальных?

— Успешно устраиваются процентов семь наших выпускников, около десяти процентов после 18 лет забирают родители и родственники. Остальные переходят во взрослые интернаты.

— Откуда берутся родители у брошенных детей?

— У нас был печальный опыт. Мы находили родителей. Хотели восстановить семьи. Но это была ошибка. Никого не забрали, но навредили капитально. Все, как под копирку, говорят одно: мы думали, дети умерли. А вы свидетельство о смерти видели? Нет. Одна пара приезжала, у них здесь двое сыновей. Васька да Антон. Психологически не готовы с ними жить. Да и квартира однокомнатная. Но общаться хотели, забирали на Новый год — правда, не к себе, а к тётке.

Мы их спрашивали: вы не исчезнете? Нет.
А они исчезли.

Антон оправдывал их, что заняты. А Васька повыкидывал подарки — вещи, сотовый телефон. В душонках у всех теплится надежда о близком человеке. Двойная травма! Один человек из-за границы приехал — сразу с претензией, мол, почему ему не сообщили, что ребёнок жив. Ну, похорохорился и тоже пропал. Есть и те, кто в правах восстанавливается. Это тренд сейчас. Дети развиваются, приобретают много навыков, из них получаются хорошие помощники. Есть и лодыри, как в любой семье, но в основном отзывчивые и трудолюбивые дети.

— А есть такие, кого определили сюда родители?

— Есть. К сожалению, иногда поздно. Воспитывают самостоятельно, а как перестают справляться, привозят. Иногда за полгода до совершеннолетия. В таких случаях мы уже не можем ничего поправить. А бывает и так: молодая пара измучается с ребёнком, который денно и нощно кричит. Соседи стучат в батарею. Я вижу: семья на распаде. Знаю, не ровён час муж всё бросит. И на ней уже лица нет. Попробуй потаскай ребёнка в одно место на лошадей, в другое — на массаж, в третье — на развитие. С мамой не всегда лучше, как принято считать. А ведь мы все эти годы копили оборудование. У нас, в Ояше, такая лечебная база, какую не в каждом реабилитационном центре Москвы и Питера найдёшь. Мы даём всё, что положено в каждом индивидуальном случае: водные процедуры, тренажёры, физио, массажи...

Когда детей нам оставляют, они получают всё в комплексе, и это работает.

Дети успокаиваются. Развиваются. Родители забирают их на выходные и каникулы. Таких пациентов у нас около 100 человек.

— А в чём смысл семейной формы обустройства для детей-сирот?

— Во-первых, группы не по 12-15 человек, а по восемь. Во-вторых, разновозрастные. И чтобы на каждого ребёнка приходился один значимый взрослый. Мы выделили экспериментальную группу в прошлом мае. Сделали ремонт, оборудовали место для приёма пищи. Теперь девочки едят не по режиму столовой, а каждая в своём темпе, сами складывают тарелки на место. На восемь человек — шесть воспитателей и две нянечки. Свободное время они проводят вместе. Конечно, это дало свои результаты — дети стали более расслабленными, я бы даже сказала, наглыми в хорошем смысле. Обучение специалистов, воспитателей и нянечек по проекту «Как дома» организовал фонд «Солнечный город». С нами работали сотрудник Дома ребёнка № 2 и консультант из Санкт-Петербурга.

Главный принцип семейного обустройства — забота с уважением.

3 миллиона рублей необходимы для внедрения проекта Как дома, по данным сайта Солнечный город

— А как это, с уважением? Дети могут это оценить? Они чувствуют любовь или сострадание?

— Это они чувствуют, — вступает Лидия Васильевна. — Конечно, у каждого свой уровень дефекта: память, внимание, мышление, восприятие сенсорных эталонов... Но ласку и нежность они понимают хорошо. И подражают взрослым.

— Мы не можем требовать любви, — говорит директор, — но назвался груздем, полезай в кузов. Учись заботиться с уважением, адаптируйся или уходи. Одна группа уже работает, ещё две мы перестроим за свой счёт. На остальные требуется финансирование. Для нас это означает сокращение площадей и необходимость увеличить число сотрудников.

Экскурсия милосердия

Наша экскурсия проходит через каждый кабинет. Везде занятия или процедуры. Мы пересекаемся взглядами с детьми, и дети улыбаются. Никто не волнуется и не прячется. Мальчики в мастерской от нашего внимания ещё старательнее выпиливают резные узоры на будущих фанерных подставках и игрушках. В каждом кабинете музыка на выбор педагога: от «Белого лебедя на пруду» до диско 80-х.

В группе семейного обустройства песни включают дети: «Дружба крепкая не сломается, не расклеится от дождей и вьюг».

Девочки сидят за круглым столом с воспитателями, режут бумагу и раскладывают мелкие детали по цветам.

В старшей группе мы встречаем Марину. У Марины отсутствующий взгляд, она утыкается мне в руку. Ей 14. Мать привезла её, когда узнала, что больна раком. А как умерла, так визиты родственников прекратились. В Новосибирске у Марины сестра и отец.

— Кроме матери до них никому нет дела, — качает головой Любовь Николаевна.

В коридоре с нами здоровается черноволосая, эффектная женщина Оля Иванова. Она привезла своего ребёнка в Ояш из украинского села Горловка.

— Он сам себя не обслуживал, поэтому нас нигде не брали. А здесь пошёл!

Дикий был, а сейчас сам берёт меня за руку, ведёт в группу и говорит: «Пышли покушаем».

Ольга устроилась в Ояш нянечкой.

У дефектолога в кабинете, переоборудованном из просторной лоджии, мы знакомимся с Максимкой. Максим рисует из квадратиков паровозик. Он улыбается во весь рот.

— Ты был на уроках?

— Да!

— Нравится учиться?

— Да! У меня ещё есть друг Егор.

— Твой друг из группы?

— Да.

Его «да» — твёрдое, жизнеутверждающее, весёлое.

— Максим, покажи, как ты умеешь ходить.

87 воспитанников ояшинского дома-интерната старше 18 лет проходят трудовую реабилитацию

Максим опирается на ладонь педагога и делает неровные шаги. Я беру его за руку. Его лучезарное лицо сияет. Под коротко стриженными волосами расходятся круги шрамов.

— Это от операции?

— Да, — сочувственно кивает педагог, — они столько терпят, чтобы встать на ноги.

И она аккуратно поднимает кончик рубашки: на пояснице — множество послеоперационных узелков.

— Ладно, Максим, давай садиться. Долго стоять тяжело.

А мы идём дальше.

С массажной кушетки нас приветствует Маша — та самая героиня рекламной акции «Солнечного города», которая смотрела на нас с плакатов фонда в соцсетях. Её улыбка стала фирменной в акции поддержки семейного обустройства в Ояше. Теперь Маше растирают ножки, и она смеётся от щекотки. В жизни девочка оказалась совсем миниатюрной, что с лихвой компенсирует своим звонким задором и любопытством. Маша быстро обращает на себя внимание и захватывает наш фотоаппарат.

Экскурсию продолжают палаты с более тяжёлыми детьми. В «Милосердии» встречаем Танюшу. Танюша лежит на кровати, у изголовья — раскраска с уточкой и фломастеры. Одна рука, как ручка тряпичной куколки, обмякла на груди. Таня смотрит угрюмо.

— Танюша к нам крошечкой поступила, — вспоминает старший воспитатель Татьяна Дмитриевна. — Мы называли её бабушкой.

— Почему бабушкой?

— Такая строгая в косынке была, — и все смеются.

— Эй, Танюшка, — Лидия Васильевна пальцами пробегается по её животу. Таня расплывается в улыбке. Но взглянув на меня, снова становится серьёзной.

— Таня, сколько тебе лет?

— Четырнадцать, — грудным голосом протягивает она.

У Тани нет суставов. Лидия Васильевна нежно берёт её за кисть, ткани руки продавливаются от прикосновений.

Сегодня 19 лет, как Любовь Николаевна Присмакина работает в интернате. Каждый день, за исключением воскресений. Дома, в Мошкове, вечерами её ждёт 92-летняя мать, иногда приходят внуки. Лучше неё никто не объяснит им геометрию. В кабинете Присмакиной давно пора обновить портрет Владимира Владимировича, который глядит на нас совсем молодым. На длинных полках — бесконечные дипломы, иконы, подаренные митрополитами, и фотографии Любови Николаевны с Дмитрием Медведевым на вручении государственной награды — ордена почёта.

В пестроте грамот затесалась бледная фотография рыжего мальчика со старательной каллиграфической благодарностью: «От Лёни».

— Любовь Николаевна, у вас столько дел: стройка, проверки. Ощущения не притупляются? С каким чувством вы ходите на работу?

— Я с первых дней дала установку: делать всё, чтобы этим детям жилось не так больно. С этой установкой и живу.