Фигура патологоанатома настолько окутана стереотипами и заблуждениями, что, кажется, существует исключительно вне материального мира — в анекдотах, рассказах знакомых и сериалах. При этом неприглядный образ потрошителя и латентного каннибала выглядит куда правдоподобнее бесхитростного специалиста в белом халате с микроскопом в руках. По просьбе Сиб.фм доцент Новосибирского государственного медуниверситета, врач-патологоанатом Михаил Травин рассказал о точности своих диагнозов, ощущениях от первого вскрытия, профессиональном цинизме, юморе и снах.
В восьмом классе я получил пятёрку с плюсом на первом занятии по анатомии — и меня потянуло в медицину. Повод больше шуточный, конечно, но в памяти остался. К тому же всегда был интерес к естественным наукам: закончил медико-биологический класс, а оттуда — прямая дорога в мединститут. Папа у меня инженер, закончил НЭТИ (Новосибирский государственный технический университет, — прим. Сиб.фм), и по «семейной традиции» это самое НЭТИ ждало и меня. Однако, хоть я и не совсем отсталый в математике и прочих точных науках, как-то не тянуло. А вот в медицину тянуло.
17 вскрытий в месяц в среднем проводит патологоанатом в Новосибирской области
Помню, в старших классах были проекты мединститута со школой: приходишь на кафедру, а там везде банки стоят, кто-то опыты на животных проводит — эксперименты идут. Круто, в общем. Хотя, кроме этой пятёрки и дальнейшего знания анатомии, ничего особого не припомню. Я не хотел быть патологоанатомом. Я хотел быть врачом.
МУЖИК В ФАРТУКЕ ИЗ КЛЕЁНКИ
Я знаю, что в массовом сознании врач-патологоанатом — это мужик в халате и фартуке из клеёнки, стоит что-то режет с утра до вечера, потом вытирает руки об штаны, берёт хлеб и строгает колбасу. В силу характера стараюсь поддерживать эти стереотипы и легенды, намеренно усиливаю. Говорю всем: «Да-да, мы такие и ещё хуже». Конечно, всё это ерунда. На планете нет более радостных людей, чем патологоанатомы. Нас легко распознать: безнадёжность в глазах и жизнерадостность в общении.
Первым европейским врачом, применявшим аутопсию, был Герофил. Его теоретические труды не сохранились
Патологоанатом — это работа единиц, штучная профессия. Нас по всей области наберётся человек
Возможно, кто-то удивится, но патологоанатомы занимаются вскрытием и установлением причин смерти (аутопсией) гораздо реже, чем исследуют ткани живых людей (биопсия). Ни один хирург никогда не напишет заключительный диагноз без нашего гистологического исследования. Аппендикс удалили или желчный пузырь, ампутация конечности из-за гангрены — всё проходит через нас. Почему? Врачи в клинике видят изменения на уровне функций, а мы на уровне структуры — молекул, клеток, ткани. Не зря же говорят: диагноз патологоанатома всегда самый правильный. Звучит комично, но на самом деле так и есть. Наш диагноз самый верифицированный, самый подтверждённый.
Вот закололо, например, у вас в боку. Что это может быть? Да что угодно.
Наибольшее значение профессия имеет в онкологии: доброкачественная опухоль или, может, злокачественная; реактивный процесс или воспалительный. К примеру, обнаружилось какое-то образование на коже. Врач-хирург или дерматолог далеко не всегда уверен, с чем он имеет дело. Ему нужны результаты гистологического исследования. От нашего заключения зачастую зависят тактика лечения, прогноз для больного и так далее.
ЧИСТЫЙ ДЕТЕКТИВ
90 тысяч убийств оставались нераскрытыми в России в 2008 году
Врачи всегда ошибались, ошибаются и будут ошибаться. Это неизбежно. Вопрос в том, как нам свести эти ошибки к минимуму. Ещё в
В мединституте мне всегда интереснее было до диагноза: разрешать эту загадку, раскладывать всё по полочкам, практически проводить расследование. А всё, что потом, — лечение и прочее — уже не так интересно, не моё. Загадка диагноза — в этом вся соль. Разгадал — победил, нет — проиграл. Чистый детектив.
Бывает, что диагноз приходится менять. Вижу, скажем, картину заболевания N, а лечится человек от заболевания X. А я не знаю, от чего он лечится и что у него там ещё есть. Я вижу N и пишу: «Это заболевание N». Мне звонит коллега и говорит: «Это, конечно, всё очень хорошо, но заболевание N встречается в
А если честно, мало кто знает, как это сложно: взять и поставить диагноз. Особенно в детской патологии.
Патологоанатом не нашёл ничего, что указывало бы на насилие и борьбу перед смертью Березовского
ДВУХЧАСОВОЕ ШОУ
Я хорошо помню своё первое вскрытие. Оно длилось, по-моему, часа два, и у меня затекли все мышцы. Очень волновался. Помню, что именно делал, какой потом ставил диагноз. Это было после обеда, я был уверен, что в морге никого нет, поэтому работал сосредоточенно и внимательно. Поднимаю глаза — стоит мой куратор и улыбается. Чуть нож не выронил. Пожалуй, этот момент был самым ярким эмоциональным переживанием всех двух часов.
На самом деле уже к шестому курсу (если не халявить и вкусить все прелести обучения) ко многим вещам относишься совершенно спокойно. На «скорой» поработал, кое-что повидал. Так что когда студенты второго или третьего курса просятся на вскрытие, я спрашиваю: «А вам зачем? Если хотите шоу, то вы не по адресу». На такие процедуры нужно ходить для квалификации, а не для острых ощущений.
Гениальные немецкие математики Лейбниц и Эйлер могли цитировать наизусть «Энеиду» Вергилия
ВГЛУБЬ КЛЕТКИ
Чем больше я получаю знаний, тем больше ощущаю себя тупым. Вроде бы только набираешься какого-то опыта и начинаешь считать себя специалистом, так тут же судьба дарит случай, из-за которого опять лезешь в книжки. По крайней мере жизнь так учит. И ведь чем больше читаешь и узнаёшь, тем интереснее становится. Физически уже в одну голову не влезает, приходится сознательно отграничивать какие-то вещи. Хотя эта неудовлетворённость очень сильно подстёгивает: ты всегда развиваешься и предела не достигаешь. По-моему, это круто.
Знаете, у людей столько непонятного бывает в организме, что диву даёшься.
Я вот сейчас пришёл со вскрытия, там была настоящая патологоанатомическая находка. Я такого за десять лет ни разу не видел и не читал про это нигде. Там то ли опухоль, то ли какой-то полипоз в правом предсердии — не ясно пока. Мы с врачом-клиницистом сейчас ждём гистологического исследования, чтобы в микроскоп всё посмотреть и окончательно решить, что же это такое.
Нейрохирург Алексей Кривошапкин рассказал Сиб.фм о новых медицинских технологиях в Новосибирске
Сейчас в сфере технологий очень интересные штуки происходят. В рутинную практику врача-патоморфолога пришли методы, которые раньше были уделом только НИИ и закрытых лабораторий. Как я понимаю, медицина в целом и диагностическая медицина в частности лезут вглубь клетки. Раньше мы могли посмотреть в микроскоп, увидеть клетку, её ядро. Сейчас можно выяснить не только, как выглядит эта клетка, но и какие белки на ней располагаются. Появляются новые методы, новые классификации, новые принципы лечения, новые препараты — совершён мощный прорыв. Когда я учился, для меня это были космические технологии. Теперь это нормально, все так работают.
Тем не менее, когда я слышу словосочетание «реформа здравоохранения», у меня холодный пот идёт по спине.
В нашу профессию люди тяжело идут, сильный кадровый голод. Студенты ещё приходят, но с каждым годом всё хуже. Первое — это финансовый вопрос: легче всего оставить специалиста на месте деньгами. А если у него зарплата 8000 рублей, то извините, человек долго не продержится. Второе — условия труда. Они сейчас оставляют желать лучшего. У меня в кабинете стоит хороший, добротный микроскоп, а где-то есть совсем допотопные. И вот как на них работать? Только зрение портить.
Что не нравится, так это нехватка времени. Рутинные вещи, исследования занимают больше всего — у меня весь стол завален однотипными материалами. После этого сделать шаг вперёд в профессии уже сложно. А в эмоциональном плане тяжело от того, что лишь единицы понимают сложность нашей работы и меру ответственности, которую мы несём. Мы всегда в тени, наша работа не видна. Несмотря на все амбиции и гордость за профессию, мы всего-навсего глаза лечащего врача, который по нашим заключениям назначает терапию.
455 млн долларов составила общая касса фильмов ужасов цикла «Кошмар на улице Вязов»
ДЕВЯТЬ КРУГОВ АДА
Сны патологоанатома — это не миф. Правда, чтобы что-то такое увидеть, нужно сначала с этим столкнуться в жизни. В первый год работы мне пару раз снились кошмары, эмоционально было тяжело. Сейчас если и снятся, то какие-то уже совсем профессиональные: продолжаю «распутывать» диагнозы. Есть и свои шуточные профессиональные правила.
Обычно первый вариант диагноза — самый верный. Когда долго возишься, поднимаешь ворох книг, ходишь по консультациям — просто лишний раз себя проверяешь.
Так, конечно, спокойнее, и чаще всего всё подтверждается. Считай, девять кругов ада прошёл, а вернулся на то же место. Плюс негласный закон, как и у врачей других специальностей: не лечи родных и блатных.
Читайте
это интервью
на английском
И юмор патологоанатомов существует, хотя он и не такой чёрный, как может казаться со стороны. Эмоциональная составляющая профессии остаётся в стороне. В каком-то смысле это можно назвать цинизмом, но в нашей работе без него никак. Если мы к каждому будем относиться с сочувствием — нас надолго не хватит. Иногда врача даже больше жалко: вложил все силы, все умения, сделал всё, что мог. А человек всё равно смертен.
Подпишитесь на нас в Telegram
