Другой Псой и совсем другой Короленко

В рамках сибирского тура в Барнауле с программой «Сестра моя жизнь» выступил бродячий учёный Псой Короленко. Корреспондент Сиб.фм поговорил с культовым музыкантом о сходстве тюменского посёлка Винзили с австралийским городом Мельбурном и о том, как интернет меняет людей.

Перед приездом в Барнаул вы записали ролик, в котором сказали, что неплохо было бы покататься на барнаульском метро. Прокатились?

Прокатился, как всегда, конечно.

Как ощущение?

Сновидческое.

Ко Дню города, в сентябре, открылась новая станция «Театральная», она здесь неподалёку, возле театра музыкальной комедии. Чем вам запомнился её вестибюль?

3 станции метро откроется в Барнауле за 2017 год

Она решена в традициях конструктивизма. Когда ты приезжаешь на эту станцию, тебя сразу встречает такая супрематическая конструкция, чем-то похожая на букву алфавита, но непонятно, какая это буква. И это очень красиво и необычно, потому что все ассоциации с уже известными похожими проектами, например, с тем, что было в Перми в конце нулевых годов, — эти сравнения немножко хромают. Потому что эта конструкция является чем-то более абстрактным.

Это такое идеальное, как я его называю, барнаульское акме.

По аналогии с бакинским акме, которое придумал мой коллега и друг Сергей Никитин для своей группы «Проспект славы». Они исполняли песни Эдуарда Кандовера на стихи Ильи Убогера и проводили концептуальные экскурсии по Москве. И вот в этих экскурсиях присутствовало что-то похожее на барнаульское метро.

Это наша достопримечательность. Правда, несуществующая. Но не является ли она чем-то большим, чем существующие достопримечательности? Ведь вы перед приездом вспомнили именно про метро, а не про останки сереброплавильного завода, например. Почему?

Это сновидческий объект. Это dream body, тело сновидения в чистом виде. И оно придаёт такое шаманское измерение. Глубокий андеграунд. Метро — это вообще сновидческая вещь по своей природе. Когда я говорю, что буква встречает нас, мы не понимаем, какая это буква, но догадываемся, что, скорее всего, это буква «М». Хотя это тоже зависит от того, под каким углом и в каком ракурсе мы на неё смотрим.

Где вы живёте?

Скорее где-то, чем нигде.

Я имею в виду географические точки.

В Соединённых Штатах, в России — в Москве. Но где можно увидеть меня обычно? Не в Москве. Певица Умка писала: «Дорога пришла к человеку домой, дорога сказала: ты — мой».

То есть вы не эмигрант, вы — мигрант.

Да, я мигрант, а ещё иногда я иммигрант. Скоро, наверное, буду iмигрант, потому что нужно купить iPhone.

А есть место, про которое вы можете сказать: «Это мой дом».

Есть.

Где?

Сегодня, здесь и сейчас — это всё-таки барнаульское метро.

Сколько языков вы знаете?

Ну, точно — русский язык. Я более или менее прилично им владею, говорю на нём. Хотя есть мнение, что родной язык человек не так хорошо знает, потому что он о нём не думает аналитически. Он его берёт с детства на интуитивном уровне. Но если мы говорим про знание, то это скорей анализ.

Значит, знать — именно знать — можно только иностранные языки. На родном ты говоришь естественным образом.

Настоящее имя Псоя Короленко — Павел Эдуардович Лион. Псевдоним был подсказан шуткой из письма публициста Владимира Короленко своему брату

И получается, что чем хуже я знаю язык в бытовом смысле слова, тем лучше я его знаю в смысле преодоления дистанции, в смысле флирта, игры с языком.

Французский — с детства, от дедушки. Идиша в семье не было. Он мне понравился позже, когда я стал заниматься еврейской этнической музыкой, клезмерской музыкой, идишской песней. Сейчас, конечно, на португальский налёг. Я пою песни Тома Зе, удивительного бразильского шамана, шоумена, одного из последних дадаистов. Ему перевалило за 80, но он необыкновенно молод и силен (в этом слове Псой делает ударение на первый слог — сИлен, — прим. Сиб.фм) на сцене. Это человек, вернувший песне детство, как говорит Антон Аксюк, переводчик песен Тома Зе на русский. И поскольку я не могу, как попугай, повторять слова, я учу португальский язык по программе Duolingo и смотрю «Полиглот» с Дмитрием Петровым. Всем рекомендую, замечательный способ учить иностранные языки. Такое реалити-шоу, когда ты смотришь, как другие изучают языки, и изучаешь вместе с ними.

Ну и английский, конечно.

Английский, да. Но я его в школе ещё изучал. Поэтому английский, идиш, французский, португальский — это мои активные языки разной степени владения.

Вы бываете в разных точках планеты, говорите на разных языках, вы — филолог. Если посмотреть на язык в целом как на совокупность, на множество всех мировых языков, что с ним сейчас происходит: есть ли какие-то общие тенденции или в каждой стране своё?

Я как-то был на лекции интересного лингвиста Мудрака. Он рассказывал о том, как устроен язык как лингвистический феномен. Чтобы проследить существенное изменение языка, нужно 200 лет. Ни у кого в жизни нет запаса времени, чтобы эти изменения отследить. Историческая лингвистика показывает, что стало с языком за последние несколько сотен лет. Это очень медленные изменения.

Но сегодня интернет влияет на этот процесс, ускоряет изменения.

Но не на язык как организм. Конечно, интернет-технологии, я думаю, влияют в большей степени, чем другой научно-технический прогресс. Они будут влиять на всю антропологию человека. Человек может постепенно стать другим существом. В этом смысле он, может быть, будет более дигитальным, цифровым. Может, коммуникация станет иной.

Может, человек будет больше приспособлен к постоянному сидению за компом. Может, у него будут щупальца.

Тело изменится. Язык, конечно, тоже. Да, я думаю, что человек станет другой интересной зверюшкой и язык его станет другим.

А нынче XXI век, и стал киборгом (ударение на второй слог, кибОргом, слова из песни Псоя Короленко «Маркиза», — прим. Сиб.фм) человек.

Иногда пою «киборгом», а иногда, нарочно, «кейбордом». Как бы таким кентавром вместе с кейбордом он стал.

В конце 90-х годов, когда интернет был по диалапу, мы с другом скачали видео, где вы исполняли акустическое техно «Буратино был тупой». Какое влияние на вашу популярность оказал интернет? И каким был бы Псой Короленко без интернета?

Это был бы другой Псой и совсем другой Короленко. Потому что интернет — один из трёх основных факторов появления медийного Псоя Короленко. Я всё равно пел песни, их слушали друзья, более широкие группы людей, были аудиокассеты и так далее.

Но тут появился интернет, точнее, его активная часть — производители контента, начиная с Fido и продолжая рунетом, целый ряд людей, авторы, создатели очень важной энергичной, инноваторской части русской культуры в конце 90-х годов. Второе — появление новых клубов, таких как «О.Г.И.». И третье — мобильность и путешествия, взаимная интеграция опыта на Западе, в Америке, в Европе, в Москве и Питере.

Я вам хочу сказать, что интернет и клубы — это важнейшие факторы. Они определили наличие таких персонажей, как я. Это, безусловно, так.

Фидонет, коротко Фидо, — международная любительская компьютерная сеть, построенная по технологии «из точки в точку». Первый узел такой сети на территории СССР появился в 1990 году в Новосибирске

Могло случится и без интернета, но это была бы другая история. Например, как Пелевин правильно пишет в одной из книжек, всё было бы примерно также, только по другой траектории. Я думаю, песни и фестивали всё равно бы существовали. В какой-то момент это шло бы через бардов. Если бы не было интернета, радиохулиганы сказали бы своё важное слово в актуальных субкультурах — там, где живут творцы вкусов — в андеграунде, контркультуре и так далее.

Фестивальная жизнь рано или поздно стала бы тем, что она есть сейчас: богатой, широкой, разнообразной, всероссийской, международной. И я бы попал туда каким-нибудь другим путём. Например, в качестве барда более традиционного типа. Но потом бы всё равно возникли неожиданные изменения, появились бы люди, с которыми я сейчас работаю, они пришли бы по другим дорожкам. Это судьба. Но гадать, что было бы без интернета, сегодня смешно.

Рыба дышит в воде, а человек сегодня дышит интернетом, хочет он этого или нет.

Это даже нельзя назвать аддикцией. Ведь рыба не подсажена на воду, как сказал один мой хороший друг.

«Сестра моя жизнь» — это программа, с которой вы гастролируете сейчас по Сибири. Так назывался сборник стихов Пастернака, который он написал в 1917 году. Это вы так столетие революции отмечаете?

Отмечаю, но так получилось случайно. Это одно из удивительных символичных совпадений, которые эстетически очень радуют. Программу я назвал по титульной песне. «Сестра моя жизнь» — это перевод молдавской, румынской философской народной песни о жизни и смерти, которая называется «Lume, sora lume», то есть «Белый свет, мир, моя сестра». В переводе Инны Бондарь, замечательной фолк-певицы из Кишинёва, которая меня с этой песней познакомила, «мир мой, люди». Но в таком случае теряется слово «сестра». И я решил назвать «Сестра моя жизнь», как у Пастернака. И программа, которую я пою, во многом завязана на переводы, на многоязычие, в том числе там есть и авторские песни на разных языках, есть и просто русские, как всегда. «Сестра моя жизнь» — это перевод с молдавского, и она будет звучать в качестве титульной песни концерта. А Пастернак и 17-й год — это интересное, необычное и символичное совпадение.

В одном из интервью вы цитировали Сашу Чёрного — «это было в провинции, в страшной глуши». А в каком самом глухом месте вам доводилось выступать?

Я не люблю слово «провинция». Я не люблю слово «глушь» не из-за какой-то гламурной лощёной политкорректности, не потому что я избегаю жёстких слов, но потому что мне это кажется неправильным по сути. Я по духу очень антицентральный человек. Мне нравится многополярность. Я верю в разные столицы.

Каждый город — в какой-то степени столица. И Барнаул — это столица.

По одной из версий, первым столицей мира назвал Барнаул один из основателей барнаульского рок-движения, лидер группы «Девять» Сергей Лазорин

Барнаул — столица мира.

Конечно. Если мы говорим про город, который находится далеко от всего, то я могу назвать два места. Есть такой анекдот. Беседуют два еврея. Один говорит: «Я уезжаю в Австралию». Другой: «Но это же так далеко». Тот говорит: «Но далеко откуда?»

Я недавно побывал в городе Мельбурне и увидел там комьюнити, говорящее на идише, но при этом не религиозное. Это светские потомки еврейских социалистов, некоторые из которых уехали в конце 30-х годов из Польши, некоторые — после войны. Некоторые из них пережили лагеря в Германии. С тех времён еврейский театр на идише до сих пор существует в Мельбурне. И там живёт достаточно людей, говорящих на этом языке, чтобы можно было провести фестиваль, обращённый к городу, достаточно массовый, чтобы люди могли прийти и слушать такие песни. Я побывал в штетле, настоящем еврейском местечке, светском, не религиозном, не связанном с хасидизмом. Не как в Нью-Йорке, где люди говорят на идише, но это обычно авторы текстов. А здесь были не авторы, здесь зрители говорили и понимали. Это один момент.

И второй момент. 35 лет назад, когда я был маленьким мальчиком, школьником, в рамках проекта журнала «Юность» со стройкой «Сургут — Уренгой — Ужгород» вместе с болгарами, которые участвовали в одном из таких аффилированных производств, я побывал в Тюменской области в составе маленькой школьной агитбригады из нескольких старшеклассников. Нас взяла директор школы Александра Фёдоровна Шкодкина, которая придумала проект с журналом «Юность». И мы туда поехали в лагерь труда и отдыха, была прополка, была прорубка сосен. Но мы пели, в том числе наши собственные песни.

Это была школьная самодеятельность, из которой и вышел Пcой. Я пел на сцене первый раз в жизни в Тюменской области в посёлке Винзили, который каждый тюменец знает как такое немножко карнавальное культовое имя, поскольку там есть какая-то знаменитая психбольница и какая-то знаменитая тюрьма. Но в том числе это важное место рядом с Тюменью, где происходят какие-то события. В Винзилях я побывал в 1982 году. И это было моё первое публичное выступление с песней собственного сочинения не в школе. В том числе там были такие слова: «Поездка в Винзили — счастливый сон».

В Тюмени начался этот мой сибирский тур. Я её исполнил, она всем понравилась. Путешествие продолжается.

Мой путь начался с Винзилей, и пусть он всегда будет таким.

Винзили и Мельбурн, прекрасно. А теперь блиц. Три вопроса по 20 секунд размышления на каждый. Первый задаёт креативный продюсер Nival Илья Стахеев: «Вот мой вопрос, как от человека, который не так давно переехал в Питер. Если не верить Невскому проспекту, то кому или чему верить можно?»

Невскому проспекту!

Второй вопрос от одного из основателей «Тотального диктанта» Егора Заикина из Москвы: «Как попасть на остров, где всё есть?»

Он внутри!

Третий вопрос от идейного вдохновителя чемпионата по чтению вслух «Открой Рот» Михаила Фаустова: «За что вы любите Сибирь? И какая она, ваша Сибирь?»

Разноцветная.