В прошлом активный блогер, кумир старшеклассниц и восходящая звезда новой российской поэзии, Вера Полозкова всё чаще предстаёт в амплуа актрисы и певицы. В рамках гастрольного тура по Сибири она представила новый (второй) альбом «Знак равенства». Корреспондент Сиб.фм расспросил известную поэтессу о собственном мифе, отсутствии вдумчивой критики и утерянных черновиках.
В последние годы о Вере Полозковой сложился добротный поэтический миф. Вы отчётливо его представляете? Как вообще к нему относитесь?
Если сложился, то хорошо. Мощность любого литературного феномена определяется силой мифа его создателя. Почти про каждого великого человека можно собрать определенное количество апокрифов, которые имеют мало общего с реальностью, но описывают энергию, излучаемую этим человеком. Очень стройный миф есть о Бродском. У Высоцкого сильный миф. Что касается меня — дерзкая двадцатилетняя выскочка, которая пишет тексты для девочек и публикует их в социальных сетях, но на самом деле ничего особенного в ней нет. Тоже, надо сказать, стройный миф, всё в нём хорошо укладывается. Но мне 26 лет, я работаю в трёх театрах, живу тихой жизнью, не открываю, как мне предписывают, двери ногами, невысокомерна и последовательна.
Вы собираетесь его развенчивать?
«Миф — необходимейшая категория мысли и жизни; и в нём нет ничего случайного, то — подлинная и максимально конкретная реальность». Алексей Лосев
Это неблагодарное занятие. Я буду работать. Если бы Высоцкий начал читать лекции о вреде алкоголя и пользе моногамии, говорить, что он ни разу не гуляка, по ночам пьёт яблочный сок, а блатные песни навеяны мятежной юностью во дворе — это было бы никому не нужно и, более того, оскорбляло бы людей. Всё со временем расставится по местам. К тому же это ведь не самый плохой миф. И вообще — кому можно понравиться, будучи сдержанным, мудрым и медитирующим по четыре часа, не вызывая никаких вопросов и подозрений? Это как минимум скучно.
А вы последнее время не к этому идёте? Гоа, отказ от алкоголя, конец бурной молодости.
Очень опасно становиться зависимым от мифа и превращаться в персонажа чьих-то историй. Есенин до конца жизни пытался соответствовать тому, что о нём говорят, поскольку считал это условием собственной заметности, что его в итоге и разрушило. Это происходит со многими рок-звёздами, актёрами и другими людьми, решившими подыгрывать чужим ожиданиям: по-прежнему пить, ни в чём себя не сдерживать, провоцировать, манифестировать, рвать на груди рубаху, забираться на столы и оскорблять собравшихся.
Гораздо умнее кем-то слыть, им не являться и спокойно работать.
Из того, что вы описали, получаются отличные стихи. И кому, как не вам, об этом знать. У вас таких десятки.
Я, правда, довольно долго писала документальные тексты о реальных историях и людях. Считала, что это единственный способ претворять что-либо в жизнь — подробно, пошагово рассказывать о своей жизни. Вот как индейцы: если событие шло три часа, они три часа будут его описывать. Это закономерное детство литератора. Книжки людей, которые, несмотря на преклонный возраст, упирают на свои текущие любовные подвиги и пьянство, читать смешно. Это значит, что у кого-то детство длится 25 лет и, вероятно, не закончится никогда.
Вы в таком случае готовы пойти против аудитории? Вы же понимаете, что рано или поздно придётся.
Свою первую книгу Полозкова опубликовала в 15 лет
Путь тут один, конечно. Когда ты достигаешь одному тебе ведомых вершин творчества, тебя уже никто не слышит, кроме трёх-четырёх человек. Это закономерно, но всё же не со всеми происходит. Взять того же Гребенщикова: он очень далеко ушёл в том, что разрабатывал. Он мало того что в полном уме и здравии, он, по-моему, ещё и круче, чем был двадцать лет назад. Тогда это были голые амбиции и мышцы...
А теперь это пузо.
А теперь это сила ума, сплавленная с опытом и эрудицией. Не стал иконой субкультуры, ветошью или посмешищем, а остался живее всех живых. При этом он собирает полные залы и от аудитории не уходил. Так что я не считаю, что это всегда связано, но если придётся уйти — уйду.
Готовы писать в стол?
Мне это знакомо, я несколько лет писала исключительно в стол.
Сейчас важнее не доказательство таланта, а факт того, что это с тобой всё ещё происходит.
Я как человек, который за последние семь лет освоил несколько сфер деятельности, могу сказать, что писать человеку труднее всего. Можно сыграть десятки концертов, поставить три спектакля, но вот сесть и закончить повесть — это самое невыносимое задание, которое можно себе дать.
Как много у вас текстов, которые не попали ни в сборник, ни в сценарий, ни в концертную программу, а просто отдельно хранятся?
Их прилично уже накопилось. Был период, когда по три стихотворения в неделю выходило, а потом подвернулся случай издать первый сборник, и надо было выбрать лучшие. Много всего осталось — и не потому что они беспомощны или унылы, они просто ничего не передавали. Текст не обязательно должен быть идеальным или хотя бы хорошим, главное, чтобы он передавал одну из твоих красок. В спектакли, например, попадают не самые яркие стихи, а те, что помогают действию. Иначе после каждого спектакль можно заканчивать.
Были ли на альбомах «Знак равенства» и «Знак неравенства» тексты, которые к ним одинаково подходили и вы мучительно выбирали, куда же их всё-таки вставить?
А мы их в итоге вообще перемешали. Кое-что поменяли, переставили местами, и на двойном альбоме будет уже всё понятнее.
А зачем тогда делили на два?
10 лет Иосиф Бродский и Вера Полозкова прожили на одной планете
Это нормальный рабочий процесс. Мы же на самом деле не настоящие сварщики. Никто из нас по десять лет в крутой рок-группе не отыграл. Встретились, вот пробуем. Как мама мне в детстве доходчиво объясняла: «Я же не всегда была мамой. Я ей стала, как только ты у меня появилась». Вот и здесь то же самое.
Вас часто обвиняют в эпигонстве или ещё резче — в жуткой вторичности всего, что вы делаете. Вас это, видимо, не особо задевает. Вы научились спокойно к этому относиться или изначально не претендовали на оригинальность?
Меня последовательно обвиняли в «бродскизме», «цветаевщине», «гребенщиковщине» и «васильевщине». Слушайте, это прекрасный набор! Вообще это смешно, конечно. Мы живём в 2012 году и если мы будем ждать друг от друга что-то принципиально новое, то мы зря потеряем время. Язык с такой скоростью не меняется. Поэтому у меня даже задачи такой не было.
Поэт состоит из предшественников так же, как вы — из пяти ваших самых близких людей.
Но ещё смешнее присланный мне сборник «полозковщины» — ответных произведений на сорок моих стихотворений.
И как вы относитесь к этому?
С нежностью и иронией. Это хорошая, милая история. Есть же два рода людей: те, кто делают, и те, кто судят о сделанном. Меня периодически удостаивают вниманием, перемывают кости, но настоящей критики я, по большому счёту, так и не увидела. Значит, наверное, не заслужила ещё.
Вас это смущает? О ваших стихах за десять лет написано всего лишь два внятных текста: Быков высказался в какой-то колонке и Данилкин в «Афише» опубликовал разбор одного стихотворения. Всё.
Это грустно, но неизбежно. Зато пьеса будет в «Политтеатре» — чем не критический отзыв театра «Практика»?
До сих пор только от руки пишете?
Да, у меня есть блокнот, вот в нём всё и рисую. Это довольно важный момент. Я активный интернет-пользователь с десятилетним стажем, но никогда не переставала вести бумажные дневники. Это два разных жанра.
Вы морально готовы к тому, что их, возможно, опубликуют?
3 месяца оставалось до конца пятого курса, когда Полозкова покидала журфак МГУ
Мои друзья любят на эту тему шутить. Если честно, я очень против таких вещей. С одной стороны, я, конечно, ни за что не отказалась от опыта прочтения записных книжек Цветаевой
Черновики сохраняете?
Остаются, конечно. Вообще всякие обрезки текстов, кусочки, фрагменты оставшиеся — все это быстро отсекаю, а наброски иногда оставляю. Недавно целый блокнот незаконченных вещей нашла.
Вы ловили себя на мысли, что вы лучше своей аудитории?
Никогда об этом не думала. У меня фантастическая аудитория, тут мне повезло. Мы же все примерно из одного теста сделаны. То, что у нас опыт в чем-то немного отличается, не делает нас хуже или лучше.
Написание стихов и прочтение со сцены — принципиально разные вещи. В чём для вас, автора и одновременно исполнителя, главные отличия?
Это вообще два разных человека. Природа так пошутила, что во мне есть сразу две эти амбиции — актёрская и сочинительская. Пишется смешно — те, кто заставал меня за процессом, подтвердят. Исключаются все внешние раздражители: звонили люди, мама что-то спрашивала, кто-то появлялся и исчезал.
Прошло четыре часа, и за это время ты написал лишь полторы строфы.
Тотальное такое состояние. А произнесение — это совсем уже что-то шизофреническое, потому что приходится читать свой текст как чужой, иначе становится мучительно неловко. С другой стороны, это потрясающая индийская практика непривязывания: читать тексты про реальных людей и кровавые истории как что-то отдельное от тебя — это лучшая терапия из всех, что я знаю. Всё сказанное — это способ отпустить. В то же время поэтические тексты имеют обыкновение сбываться. В общем, можно только развести руками.
Подпишитесь на нас в Telegram
