Вот тут открывается дыра. Это харизма

О том, почему детям нужны временные семьи, борьбе с эмоциями и маленькой смерти директор благотворительного фонда «Солнечный город» Марина Аксёнова рассказала в спецпроекте «Практика жизни» для Сиб.фм.

В конце очередного тренинга ведущая предложила медитацию на успех. Все закрыли глаза. Заиграла музыка. «Представьте, что цель номер один проникает в вас через макушку, ощутите её на уровне лба. Почувствуйте, как она опускается ниже». Каждой из шести поставленных целей предстояло одна за другой пройти под тягучую мелодию сквозь тело участника. Марина почувствовала, что её эстафета застряла уже на уровне груди. Ещё мгновение, и кожа от макушки до пяток вспыхнула и зачесалась — тело бунтовало против ничегонеделания. Марина открыла один глаз – люди медитировали. Убедившись, что на неё не смотрят, директор благотворительного фонда «Солнечный город» Марина Аксёнова достала телефон из сумки и принялась отвечать на сообщения коллег.

Семья на время

10 лет фонду «Солнечный год», девять из них Аксёнова — его директор

Более 10 лет назад в Омске Марину Аксёнову знали как «песочную королеву» — единственную женщину в бизнесе дорожно-строительных материалов. Она руководила поставками песка. В декрете Марина заскучала и открыла центр детского развития. Позже перебралась за мужем в Новосибирск, здесь и встретилась с учредителями «Солнечного города». Красивой легенды нет: фонду исполнился год, они искали директора.

Перед тем, как принять решение, я посоветовалась с мужем и поговорила со всей семьёй. С первого дня я получаю зарплату, но эта работа не про деньги.

Марине дали месяц свободного графика, чтобы разобраться с делами и плавно войти в ритм.

Фонд начинался с помощи больничным детям.

В свой первый день я поехала к отказникам — и мне стало плохо.

Признаюсь, я до сих пор нечасто бываю в больницах. Я вернулась домой и прорыдалась. Почему, если все так любят помогать детям, система так несправедлива к ним? Я провела маркетинговые исследования, повстречалась со всеми, кого нашла в теме сиротства, поговорила с главврачами, запустила акцию по сбору подгузников. Мой свободный график закончился в первый же день. Я узнала, что есть жизнь по другую сторону от той, где люди ходят с кружками кофе. Есть и странности в благотворительности вроде конкуренции, борьбы за ресурсы и влияние.

Сначала Аксёнова шла тем же путём, что и все: собирала вещи, привозила в больницу. Потом стала находить деньги на зарплату няням, потом решила отремонтировать палаты, построить уличные игровые площадки. Сделала.

Да, няни гуляли с детьми, но всё равно что-то было не так: здоровые дети болели в этой среде, — вспоминает она.

Поэтому «Солнечный город» придумал социальное отделение для отказников с небольничными условиями. Свежий ремонт, оранжевые кроватки, телевизоры, игрушки, бабочки на стенах. Но и это отделение — только звено в цепочке перемещения детей из учреждения в учреждение.

И мы постарались, чтобы детей не отправляли туда без медицинских показаний. Теперь я хочу пойти дальше. Чтобы их сразу принимали семьи — постоянные или временные. Временные семьи нужны, когда родители попали в сложную ситуацию и не могут с ней справиться, но не хотят оставлять своих детей навсегда.

Многие, конечно, против.
Мол, что это, передержка?
Нет, это возможность
минимизировать травматичный опыт.

Я говорю, миссия фонда — работать так, чтобы дети без родителей не попадали в дома ребёнка, не место им в государственных учреждениях.

Понятно, с первой недели тебя захватила великая деятельность. Тем временем муж сам варил борщи и водил детей в сад.

Нет! У меня замечательный муж. Замечательный, потому что слишком хорошо ко мне относится. Но супы варила я сама! Никто не снимал с меня домашние обязанности.

Тут дети в больницах, там супы. Сил на всё нет.

У кого нет? – Марина заливается своим коротким и звучным смехом.

Разве тебе не приходилось перед семьёй заслуживать право заниматься общественной работой? Всё-таки энергозатратно.

Муж меня всегда поддерживал. Даже когда я начала летать в командировки, даже когда начала болеть, не в силах управляться с эмоциями.

Он ни разу не запротестовал.
Но я знаю, что у него есть мечта.
Чтобы я оставила эту работу.

Учредители фонда — владельцы сетевой компании NL International, производители коктейлей для похудения

Я помню, как впервые увидела тебя в 2008 году. Ты позвонила в компанию, где я работала, и предложила собрать вещи для многодетных семей. Когда я привезла тюки, заметила, что для просителя ты слишком напористая и не по-христиански деловая.

Наш разговор прерывает звонок. Я слышу обрывки: «Помогите, чем можете».

В смысле, чем можете? – грохочет голос Марины. – Я многое могу. Что конкретно нужно? — И она даёт инструкции, как оценить размер материального участия.

К публикации этого интервью фонд уже оплатил счёт на покупку специальной мебели звонившим из учреждения для инвалидов-колясочников.

Ну не учат у нас благотворительности!

Первые два месяца и я так же, — и она переходит на жалобный тон, — помогите детям, а? Они же дети, ну пожалуйста...

Мне очень некомфортно в роли просителя. Во-первых, есть природные вещи: у меня строгое выражение лица, и когда я смотрю на людей, некоторые думают, что я злюсь. Во-вторых, я менеджер! Поэтому придумала себе другую историю: я ничего не прошу, я создаю условия партнёрства. Однажды ко мне на встречу пришёл владелец рыболовного хозяйства, хотел помочь дому-интернату. Он думал увидеть женщину в длинной юбке с платком на голове, а тут я такая! Не самоцель, но мне нравится рушить стереотипы о людях в благотворительности.

Почему в социальной работе мало мужчин?

Потому что мамонта домой не принести. Мужчин, как и настоящих профессионалов, сюда не заманишь. Большая удача, когда человек может себе позволить работать в социальной сфере. Менеджеров не хватает катастрофически! Я не педагог и не психолог, но мне круто помогает экономическое образование. Результат получается, когда управленцы высокого уровня заходят в проекты: с серьёзным отношением к построению команды, постановке задач, мотивации, рискам эмоционального выгорания. У фонда крутая команда сотрудников, экспертов и волонтёров. И у меня есть свой иконостас людей, который, к сожалению, не соотносится со списком фамилий популярных в России благотворителей.

Благотворительность с деньгами и без

31,5 млн рублей «Солнечный город» вложил в проекты в 2016 году

Мы едем в Ояшинский дом-интернат для детей с ментальными заболеваниями. У Марины намечена планёрка с директором и персоналом. Нужно посмотреть, как идёт проект «Как дома». На обустройство и воспитание, похожее на домашнее, до конца года перейдут все группы интерната, в том числе с лежачими детьми.

По дороге забираем Татьяну Николаевну, человека с иконостаса Аксёновой.

Здравствуйте, я Ира.

А я Таня, — возвращает мне тем же тоном главный эксперт «Как дома».

Татьяна Николаевна, — продолжает Марина, — выстраивает работу от стратегических задач по обучению персонала до мельчайших действий для помощи конкретному ребёнку. Как специалисты обычно работают по трудным подросткам, особым детям и сиротам? Они ставят глобальную цель: например, нравственно-патриотическое воспитание. Или провести беседу о вреде курения. Чтоб бумажку не стыдно показать. Но есть, например, Наташка. Сложный ребёнок. И Татьяна Николаевна всю рабочую группу, которая состоит из психолога, логопеда, воспитателя и педагогов, ориентирует на то, чтобы Наташку научить ходить на горшок. Не чтобы Наташка патриотически воспиталась к двадцати годам. А чтобы девочка с многочисленными нарушениями делала свои дела в туалете.

Вот такие люди, как Татьяна Николаевна, совершают подвиги для нашего общества и для детей, которые попадают в круг их влияния.

68 жителей Новосибирска являются наставниками для подростков из детских домов на сентябрь 2017 года

Я еду по Новосибирску и вижу гигантские билборды, рекламирующие наставничество для детей из детских домов. Понимаю, что благотворительность стала городской нормой и трендом. Но как вы, общественная организация, залезаете в систему социального сиротства, влияете на уровне устоявшихся правил? Как состоялся этот переход — от фонда, который собирает подгузники, до организации с менеджментом и маркетингом уровня большого бизнеса?

Дайверам неинтересно плавать на поверхности! Когда видишь цель и достигаешь её, дух захватывает, и ты ныряешь глубже. В благотворительность заходят многие, а остаются те, кто не может остановиться. Как, например, развивался наш новый проект «Наука правильной заботы» в детских домах? Я знала, модернизация системы изнутри — привычки и сознания — сложная фигота!

Представляете, сколько в учреждениях людей, которые не хотят ничего менять, а сколько тех, кто и рад бы, но завален работой?

Нам нужно за каждым коллективом закрепить постоянного тренера, а тренеров тоже обучить, внедриться в локальные акты учреждений. Предполагалось, что мы реализуем проект в четырёх детских домах. А сейчас в него входят все учреждения. То есть в два раза больше, чем мы хотели. Но мы не начинаем проект просто так. Я заставляю руководителя... Ой! Я прошу руководителя проекта сделать не только обоснование, но показать риски. Мы садимся и обсуждаем затыки: понимаем слабое место и находим решение. И так до тех пор, пока не увидим, что все риски минимизированы. Только тогда идём в проект и масштабируем его. Это менеджмент. А реклама? Все думают, помогать можно только деньгами. Нет. Крутые фотографы и дизайнеры волонтёрят для нас, мы размещаем рекламу за сумму, равную стоимости печати баннера. За что всем нашим партнёрам большое человеческое спасибо!

Марина, история с вашей сотрудницей-няней, которая привязала ребёнка к кровати, — в чистом виде реализованный риск. Фейл. Всё это произошло после крупной пиар-кампании в поддержку больничных нянь. Я участвовала в проекте. И знаешь что? Когда я узнала об этой истории, я почувствовала себя обманутой. А что почувствовала ты?

Я тебе честно скажу, я чуть не померла. Беда, которая пришла, откуда не ждали. Мне позвонила куратор программы и рассказала, что произошло. Это была суббота, когда в нашей стране ничего нельзя сделать. Я еле дожила до понедельника. Няню мы сразу уволили и собрали всех остальных. Я была зла ровно до того момента, пока не начала засыпать их обвинениями. Как вы могли это допустить? Это не только страшнейший репутационный риск.

Это убийство для фонда! Я увидела их лица. Там была ответная злость. И они плакали.

У меня что-то замкнулось в глотке, среди нянь есть те, кто работают больше шести лет с отказниками. Как я могу бросать им что-то в лицо, сидя в офисном кресле? Я привлекаю деньги им на зарплату, но не ухаживаю за малышами в больнице. Я завязала с обвинениями. Мы отработали варианты предотвращения. Перетрясли всё, чтобы не допустить подобное в будущем. Мне все говорили: Марина, успокойся, это человеческий фактор. А я думала, это конец. За десять лет работы с нами не случалось такого — не оправдание, но и не повод расслабляться...

Как не расслабляться? Так и умереть можно. Что вы делаете в команде с эмоциональным выгоранием?

Есть некий предел вхождения эмоций в тебя. Два года назад я чуть не померла буквально. У меня оторвался тромб, я пережила маленькую смерть. Была не в ресурсе месяца три, и год у меня ушёл на переосмысление.

Я активна, занимаюсь полезными делами, у меня много идей, дети. Жить да жить. Но, оказывается, умереть легко, прикинь.

807 малышей были в больницах под присмотром нянь фонда в 2016 году

В тот период я была слишком подвержена эмоциям. Мы инициировали закрытие 9-го детского дома, и это была напряжённая и очень непростая ситуация. Но благотворительность, сказала я себе, — благодарная работа. Всё зависит от того, что у тебя в голове. Своей командой надо заниматься — компетенции развивать. И делать это можно не за деньги, а за добрую волю людей, которые нам помогают. То же с эмоциональным выгоранием. Мы работаем над этим, не вкладывая большого финансового ресурса. Посещаем тренинги «Харизмы», спасибо руководителю Анне Власовой. Я, например, узнала про метод «гордость»: рассказываешь коллегам, чем гордишься на этой неделе и радуешься за других.

А когда мы заменили еженедельное планирование на ежемесячное, знаешь, что получилось? Сократилось время на отчёты, увеличился ресурс для гордости. Смотри, какая неочевидная, на первый взгляд, цепочка. Я узнала фишку на тренинге, куда нас пустили бесплатно.

Эту фишку я внедрила в команде. Результат? У нас же бабский коллектив, едрён батон, а конфликтность снижена до нуля!

Поэтому мы успеваем делать в два раза больше добрых дел, чем раньше! У меня есть и личные регламенты: не работать дома, уходить в отпуск и по возможности выключаться, не разрешать детям сидеть в гаджетах, когда семья в сборе, заниматься чем-то вместе. Я часто езжу за рулём: из дома в офис, из офиса — в детские дома. Мы садимся в машину с Аней Волковой (заместитель директора СГ- ред.), врубаем Лепса и орём от души... У меня лучшая в мире работа. Если бы я всем рассказала, сколько в ней кайфа, вы бы все захотели стать директором благотворительного фонда «Солнечный город».

Зачем эта помощь?

Мы добираемся до Ояша. На проходной Марина заявляет: «Свои»! И мы обходим интернат. Марина обнимается со встречающим её директором Любовью Николаевной Присмакиной и её заместителями. Девочек из первой переоборудованной группы проекта «Как дома» укладывают на дневной сон. Тут и Наташка, подопечная рабочей группы, и Маша, девочка-героиня рекламной кампании фонда. Аксёнова наблюдает, как дети суетятся, и улыбается.

Чему ты радуешься?

Всему!

Человек, не знакомый с ситуацией, посмотрит и увидит больных детей. Но воспитатели и кураторы программы подтверждают: девочки стали спокойнее, некоторые начали играть друг с другом, Наташка — поддерживать зрительный контакт со взрослыми.

Когда вышел материал про Ояш, меня часто спрашивали, что с ними будет дальше? Позитивные изменения требуют больших ресурсов, но, возможно, эти дети никогда не станут полноценными членами общества. Марина, тебя раздражают такие вопросы? Что на них отвечать?

Если спрашивают — значит, люди интересуются детьми, это хорошо. Я научилась отвечать.

Но это, блин, очевидно! Никакие обстоятельства — не повод лишать ребёнка детства. Ни болезнь, ни сиротство, ни нахождение в учреждении.

Цыганская кровь

Через два часа, две планёрки и селфи с Любовью Николаевной, которое Марина, смеясь, отправляет находящемуся на больничном министру социального развития Пыхтину, мы едем домой. Я без сил. Марина переписывается со своим подопечным Серёжей, парнем из областного детского дома, который стал звездой TEDxNovosibirsk, после протезирования встал на ноги и поступил в НГТУ.
Она собирается на концерт Преснякова.

Больше 300 волонтёров участвовали в проектах фонда за 10 лет

Марина, что за кровь в тебе? Кому ты обязана своей внешностью и темпераментом?

Мама — хохлушка в нескольких поколениях. Папа — сибиряк, бабушка — цыганка. Однажды мы с братом, ещё в Сургуте, шли домой. На крыльце родной школы стояли учителя и цыкнули вслед, мол, хачики всё заполонили. Они приняли нас за торговцев цветами. А мы всего лишь несли гладиолусы на день рождения маме... В детстве я комплексовала из-за своего вида. Но потом осознала: глупо печалиться из-за вещей, которые не можешь изменить: телосложение, рост, какие-то особенности. Своим детям я объясняю: есть вещи, на которые нельзя тратить энергию.

Я разглядываю её ровную кожу, идеальный макияж и серёжки из армянского серебра в виде скрученных в узел болтов.

Я хотела сказать, ты очень красивая...

Ой, вот не надо! Я сама про себя всё знаю.

Спасибо, что ты ценишь моё мнение...

Ладно-ладно, извини. Тут, правда, другая штука. Я себя знаю. Просто когда я общаюсь с людьми, выступаю или веду собрания, у меня вот тут открывается дыра, — Марина показывает в область солнечного сплетения. — Я знаю это состояние и люблю его, — она пальцем как бы закручивает спираль. — Она начинает работать и засасывать туда людей — это харизма.

Я откинулась в кресле. Шёл шестой час нашего общения. Марина посмотрела на фотографа Сиб.фм: «Знаешь, нам очень нужны крутые репортажники и портретисты для проекта „Ищу семью“»...