Настала грустная пора,
И честный сеятель добра
Как враг отчизны был отмечен (Н.А. Некрасов)
Грустная пора в самом деле настала. Украинские события превратили былых соседей, коллег и друзей во враждующие лагеря. Кругом только и слышно, что фашисты-нацисты-враги-предатели-гады-бомбить-стереть-с-лица-земли. Новинка нынешних дней — поиски врагов народа. Раньше этим занимались одни маргиналы, теперь к делу подключились и бдительные граждане. Количество групп в соцсетях, посвящённых поиску врагов народа и предателей, растёт. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков назвал несогласных с курсом правительства «пятой колонной».
Депутат Евгений Федоров, давно уже, как бы это аккуратнее сказать, горячо увлечённый идеей разоблачения происков Запада, готовит законопроект, требующий уголовной ответственности для журналистов за публикацию «антироссийских материалов».
В общем, ветер что-то удушлив не в меру, как сказал автор строк, приведённых в начале текста.
Прелюдией к Крымской войне стал конфликт Николая I с Наполеоном III. Русский император считал нового французского нелегитимным
События вокруг Крыма заставили российское общество вспоминать Крымскую войну — не в одном, так в другом контексте. Худо, что общество помнит её фрагментарно: оборону Севастополя — да, причину — нет; начиналось же всё, подумать только, с защиты православных собратьев в Османской империи, с мыслью отторгнуть от империи территории, населённые собратьями, и ввода войск в Молдавию и Валахию.
Для тех, кто внимательно читает литературу и хоть сколько-нибудь помнит российскую историю, в нынешнем развитии событий нет ничего удивительного: к тому всё шло. Переживаемый нами исторический этап — типичный заморозок, которых много было в русской истории; первые приходящие в голову примеры — николаевское «мрачное семилетие» 1848-1855 годов или послевоенные советские годы 1946-1953 — тоже семилетие, и тоже мрачное.
Наш вариант заморозка — вариант лайт, пока без большой крови, и дай Бог, чтобы её и дальше не было.
Но все системные признаки заморозка у нас налицо, исторические аналогии прямы, как толстые намёки, а некоторые цитаты из классиков звучат так современно, как будто написаны вчера и только что опубликованы где-нибудь в «Слоне» или «Снобе».
При Николае Павловиче тоже всё началось с революции — правда, во Франции. Чтобы с гадкого Запада не тащили революционную заразу, Россию стали охранять. Свои превосходные порядки славить, гнилые заграничные осуждать: «Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники», — издевался Салтыков-Щедрин.
«Мне важно не критиковать западные ценности, а защитить наше население от некоторых квазиценностей, которые сложно воспринимаются нашим населением» Владимир Путин (пресс-конференция 19.12.2013)
Противопоставление гадкой и развращённой Европы, где всё плохо, благочестивой и мирной России, где всё хорошо, стало общим местом. Редактор «Отечественных записок» Андрей Краевский, бывший либерал, наскоро сменивший курс, разразился в 1848 году статьёй «Россия и Западная Европа в настоящую минуту», где говорил: «Европа представляет теперь зрелище беспримерное и чрезвычайно поучительное. В одной половине её — безначалие со всеми своими ужасными последствиями; в другой — мир и спокойствие со всеми своими благами». В одной половине — «ниспровержение всех государственных и общественных оснований», в другой — «умилительное зрелище незыблемой законности».
«Церковь и государь сделались началами всех действий народа, и никакие события, никакие несчастия и бедствия не разъединяли у нас этих священных властей между собою; никогда и народ не переставал видеть в них своё счастие при обыкновенном течении дел и своё спасение в дни бедствий», — проповедовал Краевский.
Удержаться от обильного цитирования статьи трудно: кажется, вся политика современной России определена испуганным Краевским: «Россия и в юности своей была государством самобытным, отвергнувшим все покушения Запада, а в крепости мужества своего она составляет незыблемый колосс. Летописи мира не представляют подобного величия и могущества, и счастье быть русским есть уже диплом на благородство среди других европейских народов. Как в древнем мире имя римлянина означало человека по преимуществу, так значительно в наши дня имя русского». Не беда, что иностранцы «хотят отделить нас от себя»: «Неразумные! Они не видят, что мы уже отделены от них, отделены лучше, нежели стенами, — отделены историческим своим развитием, нравственными своими началами, образованием всех частей нашего государственного устройства».
У русского народа — исключительная духовность и исключительная нравственность, в отличие от тогда ещё прогнившего Запада.
Защита особой русской духовности и нравственности обернулась жесточайшими гонениями на науку и ущемлением прав университетов.
В 2012 году в Национальном исследовательском ядерном университете (МИФИ) была учреждена кафедра теологии
«Наука бледнеет и прячется, — замечал в дневнике цензор Никитенко. — Невежество возводится в систему... Теперь в моде патриотизм, отвергающий все европейское, не исключая науки и искусства, и уверяющий, что Россия столь благословенна Богом, что проживет одним православием, без науки и искусства».
Университеты лишились права избирать ректоров и деканов; поступать в университеты могли только дети дворян; покупку иностранных книг запретили; преподавание государственного права иностранных держав запретили; кафедры философии закрыли, а преподавание уцелевших в программе логики и психологии поручили богословам.
Дмитрий Бутурлин, председатель секретного цензурного комитета, предлагал вовсе закрыть все университеты как рассадники вольномыслия. Его благонамеренность распространялась так далеко, что он требовал вычеркнуть из акафиста Покрову Божией Матери стих «Радуйся, незримое укрощение владык жестоких и звероподобных...» как революционный.
Впрочем, весьма вероятно, что в наше время университеты закрывать не обязательно; для торжества обскурантизма вполне хватит отстранения от дел любых профессионалов и замены их людьми менее компетентными и более лояльными к власти.
Газета «Ведомости» солидно называет процесс «кризисом компетентности», а Куваев попросту сообщает в новой серии «Масяни», что власть захватили дураки.
Когда наступает заморозок, благонамеренные граждане начинают строчить друг на друга доносы. В николаевские времена они назывались записками и докладами и создавались с целью обратить внимание государя императора на необходимость охранять подданных от вредного влияния Запада (новейший пример работы в том же жанре — аналитический доклад Российского института стратегических исследований, посвящённый разоблачению иностранных агентов среди НКО и вузов).
Авторы доклада о мерах «для ограждения России от преобладающего в чужих краях духа времени, враждебного монархическим началам, и от заразы коммунистических мнений, стремящихся к ниспровержению оснований гражданского общества», позаботились и о простом народе, которому не следует читать лишнего.
Книги для народного чтения не должны были содержать «1. ничего неблагонамеренного, неосторожного о православной церкви и правительстве; 2. никаких описаний народных бедствий, нужд; 3. ничего о семейных несогласиях; 4. ничего о крепостных крестьянах, злоупотреблениях помещиков; 5. не пропускать соблазнительные рассказы, неблагопристойные выражения, но допускать грубые, невинные шутки, соответствующие нравам и образу жизни читателей». Государь одобрил.
В Ставропольском крае прокуратура потребовала изъять из школьных библиотек книги Набокова и Есенина
С поправкой на полтора века — забота о народном чтении начинается с малолетства, с защиты детей от всего грубого, нехорошего, неблагопристойного. Исторические аналогии требуют ещё введения униформы для разных ведомств (и вот вам проект школьной формы для учителей), летописец эпохи Никитенко упоминает ещё постановление, позволяющее увольнять чиновников за неблагонадёжность, обучение «фронту» в гимназиях, создание нового цензурного комитета для рассмотрения учебников и тому подобное.
Разумеется, если страна — оплот особой духовности в окружении врагов, то внутри неё тоже должны быть какие-то враги, желающие уничтожить благообразный порядок и навести революционное безобразие; таковых врагов следует найти и наказать.
Так выслали в Вятку, не дав даже собрать вещи, Салтыкова-Щедрина за повесть «Запутанное дело»; так был сослан Тургенев за некролог Гоголю, так отправился на каторгу Достоевский за чтение вслух письма Белинского Гоголю. Сам Белинский вовремя умер.
Свои враги непременно находятся у всякой власти во всякое время заморозка — не петрашевцы так безродные космополиты, не диссиденты так «болотные»; главное — примерно наказать внутреннего врага.
24 февраля Замоскворецкий суд Москвы вынес приговоры фигурантам «болотного дела». Все участники процесса получили сроки от двух до четырёх лет
Гражданская казнь в этом смысле очень эффектна. Интересно, подсуетятся ли законодатели — с них станется и восстановить институт гражданской казни для пятой колонны, предателей родины. Посадить на самолёт и выслать вон — совсем не так красиво, как переломить шпагу над головой. Впрочем, в тяжёлом варианте заморозка казнь бывает и не гражданская, а настоящая — вспомним Еврейский антифашистский комитет.
Борьба с «поджигателями войны», железный занавес, гонка вооружения. СССР — родина слонов, у советских собственная гордость. У них нечестие — у нас благочестие, у них геи, эвтаназия детей и истребление жирафов, у нас — сплошная духовно-нравственность.
Рано или поздно борьбы с внутренним врагом оказывается недостаточно для сплочения нации, и возникает острая потребность во внешнем враге. К этому времени страна уже обычно успевает довольно крепко изолировать себя от внешнего мира, а нервные соседи спешат добавить несколько слоёв изоляции: железный занавес, холодная война, ссора с союзниками, отказ от международных обязательств — все годится. Война становится особенно необходима — а когда она необходима, она происходит. Крымская война, Первая мировая война, афганская война... Патриотический угар, шовинизм, удар по национальной экономике — всё больше неприятных вопросов, всё меньше адекватных ответов.
Конец таких страстей бывает страшен. Война — последняя фаза развития заморозка, который может быть коротким, а может растянуться на четверть века. И вот за этой фазой неизбежно следует смена власти.
Она может сопровождаться страшным взрывом и социальными потрясениями, а может — всеобщим вздохом облегчения и распитием шампанского. Национальный лидер может тихо скончаться в своей постели, а может не тихо и не в своей.
Но потом неизбежно возникает понимание, «что нельзя налагать на умы безусловное и слишком продолжительное стеснение и гнёт без существенного вреда для всего общественного организма». Это Тютчев написал Александру II, когда тот взошёл на престол.
Император Александр II, правивший после Николая I, вошёл в русскую историю как проводник широкомасштабных реформ
Любая зима кончается, и за ней наступает весна. По-другому не бывает.
Неизвестно, что ещё нас ждёт этой зимой. Запрет на выезд дворянства за границу или разгром формализма в искусстве, введение фрунта в гимназиях или запрет выписывать иностранную прессу, выездные визы или контроль за интернетом.
В любом случае, нас уже подхватил и несёт исторический поток, как весенняя вода несёт щепки. Казалось бы, что зависит от щепки. На самом деле — очень многое. И прежде всего — не быть первым учеником, как учит нас Евгений Шварц. И помнить, что оттепель наступает неизбежно, что это закон природы, что за этим историческим временем настанет следующее, которое может оказаться временем свободного дыхания и творческого цветения, а может — «холодом и мраком грядущих дней».
Чем бы оно ни обернулось, это будущее, надо помнить, что всё это уже было, всё это мы уже проходили, и люди ещё до нас со всем этим справлялись и выжили, и у нас есть счастливая возможность учиться на их опыте.
И знать, что весна всё равно всегда приходит.
Подпишитесь на нас в Telegram
